Ей захотелось порыться в его ящиках, чтобы раскрыть его тайну: нет ли у него где-нибудь портрета жены? Не спрятан ли где-нибудь альбом с фотографиями? Но она находила только аккуратно сложенную одежду.
Лишь туалетная комната говорила о его инвалидности. Около унитаза были прикреплены металлические поручни, вроде тех, которые делают в общественных местах в помощь инвалидам. У ванны тоже имелись поручни, гибкий шланг и водонепроницаемый стул в центре, а это, по ее мнению, означало, что Бобби принимал душ без протеза.
Внезапно Джулианн стало страшно в этом замкнутом пространстве, и она помчалась прочь, чтобы вдохнуть летнего воздуха. Она взглянула на полевые цветы, потом встала на колени и начала их рвать. Через минуту у нее в руках уже был целый букет ярких, чудесно пахнущих цветов.
Она добавит цветных пятен в темное, отшельническое жилище Бобби Элка.
Бобби не смог найти Майкла, племянник куда-то запропастился, и бог знает, где он может быть!
Бобби провел в одиночестве несколько часов, шагая по кабинету и понимая, что ему нужно возвращаться к Джулианн.
Бобби смотрел в окно и вспоминал свою юность, духовными уроками которой он руководствовался до сих пор.
Некоторые чироки верили, что у младенца нет души, пока он не рожден, но Бобби считал иначе.
Он верил, что душа младенца появляется во чреве матери с самого момента оплодотворения, а это означает, что его сын или дочь уже имеет душу.
Крошечная душа, которая уже есть, жизнь, которой он помог зародиться.
И все же он сопротивлялся ее существованию.
Почему? Чего он боялся?
«Женщины, – ответил он себя, – матери младенца».
Бобби отвернулся от окна: он не может жениться на Джулианн, даже несмотря на то, что обязан, даже из уважения к чести своего ребенка.
Ему было стыдно, но он не мог этого сделать, не мог просить Джулианн стать его женой.
А может, она и не хочет этого? Может быть, она...
Черт возьми! Он понятия не имеет, чего она хочет, и не узнает, пока не спросит.
Пятнадцать минут спустя Бобби остановился на крыльце своей хижины и постучал в дверь, сначала тихо, потом немного громче. Джулианн открыла с опасливой улыбкой. Она уже переоделась в легкое, тонкое платье и надела сандалии на ремешках.
– Благодарю за продукты, Бобби, их принесли несколько часов назад.
Он вошел в хижину:
– Ты поела?
Она кивнула:
– Я перекусила на ходу, но уже почти готова пообедать. Ты присоединишься ко мне?
– Конечно. – Он был не слишком голоден, но за обедом разговор пойдет легче.
– Как насчет макарон? Салата? Может быть, хлеба с чесноком?
– Звучит хорошо.
В кухне он остановился – на столе в стакане стоял букет.
– Я искала какую-нибудь вазу, но не нашла, – сказала она.
– Кажется, у меня нет ни одной.
– Я и в спальне тоже поставила цветы.
Он подошел к холодильнику и взял все необходимое для салата. Бобби не желал представлять, как она спит на его кровати, зарывшись в его простыни и положив голову на его подушку.
Стряпая, Джулианн что-то тихо мурлыкала, и он понял, что она делает это бессознательно. Наверное, она так же готовила бы и для их ребенка.
Он поглядел на ее живот. Интересно, маленький чироки сейчас с арахисовый орех? Или с грецкий? А может быть, еще лишь с фасолинку?
А есть ли у него пальчики на ручках? На ножках?
Наверное, Джулианн знает. Скорее всего, ей рассказал врач.
Ему кто-то говорил, что младенцы слышат внешний шум в утробе матери, реагируют на голоса родителей, а потом и узнают их. Интересно, правда ли это? Как многого он еще не знает и как много ему предстоит узнать!
Пожалуй, стоит потом зайти в библиотеку и взять какую-нибудь книгу о внутриутробном развитии плода.
– У вас есть дуршлаг? – спросила она, прерывая его мысли.
Он потянулся над плитой и подал ей. Она слила макароны и заправила их мясом.
Бобби смотрел на букет на столе в импровизированной вазе, на простую красоту, созданную руками Джулианн, и вдруг подумал, что был бы не против, если бы Джулианн осталась в его лачуге и в его постели, до этого служившей только ему одному.
Сохранится ли запах ее духов на его простынях?..
– Что ты собираешься делать, Джулианн? Каковы твои планы?
