- Встать! - крикнул Сергей, схватив декана за грудки, и поднял его с места.
Не поняв, что произошло, не протрезвев,. Проскуряков с недоумением уставился мутным взглядом на Сергея:
- Что случилось?..
- То случилось, что "позвольте вам выйти вон", как сказано у Чехова.
Сергей и Андрей повели декана к дверям и вывели на лестничную площадку. Кое-кто из студентов попытался выйти туда же, но Андрей плотно прикрыл дверь, сказав:
- Не надо, ребята, у нас тут будет разговор. Подайте только его вещички...
Сергей между тем хлестнул декана по физиономии - раз, другой и третий.
- Будешь отвечать! - неожиданно высоким, женским голосом взвизгнул Проскуряков.
- Ответим, ответим.- сказал Андрей. Кто-то просунул в дверь деканову шубу и шапку, шепнув:
- Ребята, может, подсобить?
- Не волнуйся, справимся,- ответил Андрей и снова закрыл дверь.
Продолжая по-прежнему держать декана левой рукой за грудки, Сергей поднес к его носу большой костлявый кулак:
- Помни, мразь, слякоть обывательская, если еще раз посмеешь сказать слово "фронтовик" своим поганым ртом, узнаю и убью, помни, сволочь, не спрячешься, найду...
В дверь просунулась рука с куском колбасы:
- От его колбасы вот осталось. Вместе с Андреем Сергей свел декана вниз и открыл дверь.
- Пусти...- просительно сказал Андрей и, отодвинув Сергея, поддал декану так, что тот вылетел на улицу прямо в снежный сугроб.
Сергей кинул ему шубу, шапку и захлопнул дверь. Андрей подобрал с пола колбасу, открыл дверь и тоже кинул вслед.
Митя Шаров, только было собравшийся уходить со своего поста, увидел, как некто вылетел из двери общежития и хлопнулся в сугроб. Подойдя ближе и узнав декана, Митя растерянно сказал:
- Михаил Степанович... что ж вы ушли так рано...
Плакала навзрыд Валя, деканова жена, и сквозь слезы бормотала:
- Стыд... Стыд какой... Боже мой, какой ужас... идти надо...
- Да плюньте вы на него, садитесь к столу... Все успокаивалось, студенты рассаживались на свои места.
Сергей шепнул, усмехнувшись, Маше:
- Кажется, я наладил твои отношения с деканом.
- Переживу как-нибудь,- ответила Маша и поцеловала его.
Общее настроение, однако, было испорчено. Все молчали.
- Черт, нехорошо все-таки получилось. Декан как-никак...- сказал Тихоня,- подлец, конечно, но декан...
- Да, пожалуй, скандала не избежать...
Ничего, однако, не произошло. Ровно ничего.
Никто никого никуда не вызывал, никого ни о чем не спрашивали - будто ничего не случилось.
Декан, держался как ни в чем не бывало. Нормально здоровался со студентами, в том числе и с Машей. Деловито отвечал на деловые вопросы, словом, исполнял свои обязанности так, будто никогда ни на какой свадьбе и не бывал.
И промолчал, когда общее комсомольское собрание не утвердило решение бюро об исключении Пастухова, ограничившись выговором с предупреждением.
Зима в тот год стояла свирепая и тянулась бесконечно. Холодно было в аудиториях, холодно, в общежитии.
Комендантша Котеночкина забирала к себе каждое утро Катю, возилась, кормила, ухаживала за ней, как за родной, но при этом, зайдя за ребенком, всякий раз с некоторыми вариациями выражалась примерно Так:
- Уроды, чистые уроды... и кто только дал вам права. детей рожать?.. У самих в кармане вошь на аркане, а туда же - семья, детей производят... И нет, чтобы ребенка ростить,- куда там... "Мы ученые, мы книжки читаем, мы в тетрадочки пишем, мы по институтам бегаем"... День-деньской бегаем, бегаем, а дите Котеночкина пеленай, Котеночкина смотри, Котеночкина корми... Котеночкина обстирывай...
Когда же комендантша оставалась наедине с ребенком, она давала волю своей любви, без конца целовала Катю, давая ей ласковые прозвища.
Дурно сложилась жизнь этой женщины - без любви, без детей, и все доброе, что накопилось, что требовало душевного выхода,- все обратилось к чужому ребенку, что стал ей родным и так нуждался в ней, так радостно отзывался на ее ласки.
Стоило Кате увидеть Котеночкину или только услышать ее голос, как круглая Катина мордочка расплывалась в улыбке.
Как только грозная комендантша брала ребенка на руки. Катя хватала ее за нос или за губу и беззубо смеялась, ни за что не соглашаясь отпустить.
