– Я подобрала себе музыку, – тихим, хрипловатым голосом сообщила Даня, поднимаясь из-за стола.
Настя от ее слов вздрогнула, будто проснувшись от неглубокого тревожного сна, и поспешила занять планшет. Судя по ее лицу, она тоже что-то придумала. Я запаниковала.
– У тебя сейчас такой вид, будто ты на горячую сковородку присела, – насмешливо и тихо произнесла Даня, подходя ко мне вплотную. – Что, совсем нет никаких идей?
Я гордо промолчала. Не хватало мне еще жаловаться этой избалованной красавице на нехватку фантазии! Она ведь наверняка передаст мои слова Нику, и ему будет немножко стыдно за меня перед шикарной и сообразительной Даниэлой, уж я-то точно знаю! Все, что касается Никиты, я воспринимала сверхобостренным чутьем и, например, ясно видела, что их с Даней отношения никогда не заходили дальше братско-сестринских совместных игр в песочнице: подрались, помирились, пожалели друг друга, сплясали вместе всем на радость и разошлись. При этом Даня имеет на него огромное влияние: Ник ее очень уважает и всегда прислушивается к ее советам.
– Не хочешь отвечать – не надо, – по-прежнему загадочно улыбаясь, ответила Даня. – Продолжай стоять, будто каменная статуя.
И, плавно покачиваясь, Даня не спеша отошла, а я замерла, пораженная догадкой, – каменная статуя! С чего я решила, что нужно изображать булыжник? Можно изобразить каменную статую! Сначала я буду стоять неподвижно, потом «оживу» – начну танцевать медленно в стиле «робот», затем ускорюсь – перейду на электро или джампстайл, а потом упаду и как будто бы разобьюсь вдребезги! Какая отличная идея, и все как полагается: с завязкой, кульминацией и развязкой! Под этот танец нужна композиция с нарастающим ритмом, что-нибудь современное, стильное, мрачноватое по духу и не слишком заезженное. Память тут же услужливо шепнула мне название одной отличной мелодии! У меня даже щеки порозовели от радости. Я с благодарностью взглянула на Даню, а она перехватила мой взгляд и слегка улыбнулась – ласково и понимающе. «Она специально подсказала мне про статую! – осенило меня. – Только непонятно, почему? Неужели она искренне хотела мне помочь?»
– Ладно, разберемся, – пробормотала я, подходя к столу, за которым все еще сидела Настя, уставившись в экран планшета. Я краем глаза увидела, что она смотрит какой-то балет.
– Уступишь мне планшет на несколько минут? – спросила я.
– Коне-ечно, – задумчиво протянула Настя, не отрывая глаз от экрана. – Жаль, что я не Каролин Карлсон.
– Нашла о чем жалеть! – крикнул с порога Тим, а вслед за ним в зал ввалились и остальные.
Паша вошел последним.
– Готовы? – коротко поинтересовался он у нас. – Тогда приступим.
Первой выступала Даниэла, которая должна была изображать воду. Она уселась на сцену в позе лотоса, склонилась до самого пола и вытянула руки. Зазвучала гипнотическая шаманская музыка, и по ее рукам пробежала дрожь. Постепенно руки ее начали плавно колебаться, будто волны тихого ручейка, но тело оставалось неподвижным, а черные волосы полностью закрывали низко опущенное лицо. Медленно, словно во сне, она подняла голову, неторопливо повела плечами и откинулась назад, красиво тряхнув волосами, будто бы ручей перебежал через преграду, потом вновь начала неспешно склоняться вперед и снова откинулась. Тело ее казалось мягким, текучим, одно движение незаметно переливалось в другое. Ритм нарастал, и она из ручья превратилась в бурную реку, а затем – в водопад. Я и не поняла, как она оказалась на ногах и с веселым отчаянием закружилась, заметалась, расплескивая в разные стороны волосы, а затем побежала к самому краю сцены, одновременно с мелодией замедляя темп, опустилась на пол и красиво уронила руки. Река впала в море и растворилась в нем, мелодия замерла, и в наступившей тишине Павел отчетливо произнес: «Браво!» Тим засвистел, Ник улыбнулся, а Шурик бросил тревожный взгляд на влезающую на сцену маленькую, худенькую Настю.
Настя сделала несколько мелких шажков навстречу публике и сразу показалась мне беспомощным неловким птенцом. Зазвучал фортепианный ноктюрн «Грезы любви» Ференца Листа, известный любому ученику музыкальной школы, и Настя невесомо качнулась, как пушинка на ветру, и трогательно-робко закружилась с широко распахнутыми глазами. И столько тоски и неприкаянности сквозило в каждом ее шаге, в каждом трепетном движении рук, что я сразу поняла, какую историю она нам покажет, – это, несомненно, гадкий утенок, который под конец выступления обязан превратиться в прекрасного лебедя.
