Практичная жена Якова посмотрела на отъезд девушки с другой точки зрения: она находила, что Магдалина может на новом месте найти свое счастье и что после смерти «Стрекозы» ей все равно пришлось бы идти в люди. Но ни «Стрекоза», ни Яков не соглашались с нею, и старик пообещал в тот же вечер зайти в монастырь, чтобы поговорить с Магдалиной и «поставить ей голову на прежнее место», как он выразился.
«Стрекоза» была права, сказав, что Магдалина совсем переродилась. Куда исчезли ее гордая, самоуверенная осанка, ее смелый взгляд, говоривший о независимом, сильном характере? Происшедшая в девушке перемена не укрылась даже от глаз соседей. Сегодня, когда она, проводив тетку до ворот, медленными шагами возвращалась через двор домой, сосед – ткач открыл свое окно и окликнул ее:
– Чего ты приуныла? Я знаю, отчего ты так печальна: наверно, оттого, что шалуны сбросили образ Богоматери у стены на твоем любимом месте, где ты всегда привыкла сидеть.
Магдалина смотрела на него, ничего не понимая, точно просыпаясь от сна.
– Ты верно еще не видела? Так вот посмотри, я сам только сегодня заметил.
Действительно, открыв дверь, Магдалина увидела образ Богоматери, сброшенный на землю. Еще несколько дней тому назад она уличила одного шалуна, когда тот углем намазал бороду и брови на образе. Как горячо отчитала она этого маленького вандала, как горели ее глаза гневом и негодованием при этом!… Сегодня же она кротко подняла сброшенный образ, обтерла с него землю и прислонила его к пьедесталу, на котором он стоял. Пройдя под сводами ворот, Магдалина вышла на заглохший луг, находившийся между монастырем и церковью. Бывало, прежде она быстро перебегала через этот лужок, ловко карабкалась на стену и через окно попадала в церковь. Как любила она эту жуткую тишину пустого храма!… Только гул ее собственных шагов или щебетанье вспорхнувшей и быстро вылетевшей птички нарушали это торжественное безмолвие. Здесь, под этими сводами, она дышала полной грудью. Она переносилась к тем временам, когда здесь возносились облака фимиама, пели стройные хоры, и горел огонь у алтаря. Ей мерещились бледные лица монахинь у разломанного органа, ей слышались заунывные звуки, когда их прозрачные пальцы касались пожелтевших клавиш; в этих звуках выливалось страдание их наболевших сердец. Она любила следить за игрой солнечного луча, ворвавшегося сквозь еще сохранившиеся цветные стекла окна. Как красиво переливается он причудливыми цветами!… то скользнет по колонне, то потеряется в художественной резьбе капители.
Сколько часов просиживала она у подножия старинного изображения Мадонны! Здесь, у Ее ног, она переносилась в свою далекую родину, где тысячи людей в молитвенном экстазе преклоняли колена пред таким же изображением, где ее отец набожно крестился и обнажал голову, проходя мимо.
Но сегодня Магдалина, казалось, думала не о том. Сегодня эти стены точно наполнили ее страхом, точно она боялась переступить порог этого любимого, покинутого храма, который лежал в сиянии солнечных лучей, как мертвый великан под золотым покровом. Она села спиной к церкви, в тени старой яблони. Букашки озабоченно сновали вверх и вниз по разросшимся травкам, крупные ромашки цвели у ее ног.
Магдалина думала о том, как покинет тетку и город и одна уйдет в далекий свет; вокруг нее будут чужие, незнакомые лица, она будет одна среди равнодушной толпы, где каждый, занятый своими заботами, своими делами, будет проходить мимо, не замечая ее. Да, вот этого она и хочет – быть одной, порвать с прошлым, не видеть больше на себе вопросительно обращенного любящего взгляда, забыть, забыть! Вот единственное спасение, единственное исцеление ее взбаламученного сердца, которое под напором новых, неведомых чувств, нахлынувших на него, как волна рвется на части в ее груди и не дает ей покоя. Конечно, ей было грустно покидать старую любимую тетку, но как ничтожно было это горе в сравнении с теми муками, которые она продолжала бы испытывать, оставшись здесь!
Магдалина презирала себя за то, что не находила в себе сил ненавидеть и не думать о том, кто этого не заслуживал. После того, как Вернер защитил ее и тетку от оскорблений советницы, она окружила его образ новым ореолом; но на другой же день, когда она встретила его на монастырском дворе, его ледяное лицо, важная осанка и несколько равнодушно брошенных слов доказали ей, насколько безумно искать в его холодном сердце чувства и сострадания. Очевидно, он потому защитил их, что хотел показать своей надменной властолюбивой тетке, что он – настоящий хозяин в доме; он придрался к этому случаю, чтобы поставить ее на место.
