Она приподняла над простыней обрубки рук, замотанные бинтами. У Колычева сжалось сердце.
— Что ты сделала с собой? Зачем, зачем ты себя погубила?
— Прекрати эти бабские стенания. Противно слушать. Я ни о чем не жалею. Я прожила жизнь так, как сочла нужным. Уходи, Митя. Уходи навсегда. Все кончено.
— Тебе помочь с адвокатом к процессу?
— Не волнуйся, мне помогут. Уходи, прошу тебя.
— Ответь мне, пожалуйста, только на один вопрос. Тогда в переулке на Остоженке у церкви Ильи Обыденного мы с тобой встретились случайно?
— Какой же ты все-таки дурак! Конечно же, нет. Я узнала, что ты служишь в окружном суде в Москве, и решила использовать знакомство с тобой для своих целей. В нашей организации принято использовать личные связи на благо общего дела. Мы встретились не случайно, а как бы случайно, Митя. Я подумала, что это гораздо лучше, чем просто явиться к тебе просительницей… Сначала нужно тебя растрогать и оживить воспоминания о прошлом. Вот и все. Теперь уходи наконец.
Колычев встал, похудевший, осунувшийся, с прямой, словно бы деревянной спиной, и пошел к двери, тяжело опираясь на трость.
— Митя! — вдруг отчаянно закричала Мура, и он обернулся как-то странно, всем корпусом. По ее лицу бежали слезы…
— Митенька, — быстро заговорила она. — Все равно, то Рождество у вас в усадьбе, помнишь? Это были самые счастливые дни моей жизни… Потом я уже никогда не была счастлива. Митя, прости меня за все, слышишь? Простишь?
— Уже простил. Пусть бог простит тебя, Мура. Нет таких целей, ради которых можно убивать людей… Неужели это никому не понятно? Господи, да вразуми же ты Россию!
Процесс над Марией Веневской проходил в судебной палате с участием сословных представителей. Приговор гласил: лишение всех прав состояния и ссылка на каторжные работы в Сибирь сроком на десять лет.
Пока Веневская находилась под следствием, был арестован и Манасеенко. Арест его был случаен, об участии Манасеенко в подготовке самых громких террористических актов следствию известно не было, с делом Веневской его никак не связали и вообще никаких серьезных улик против него не нашли.
Следствие провели весьма небрежно, второпях, и ничего, кроме того, что Манасеенко поддерживает какие-то неопределенные связи с партией эсеров, установить не смогли. На всякий случай его выслали административным порядком из пределов европейской России.
Манасеенко подал прошение, чтобы ему разрешили вступить в законный брак с ссыльно-каторжной Марией Веневской, женился на ней и последовал за Долли на каторгу в Восточную Сибирь.
Узнав о браке Опанаса и Долли, Борис Савин был весьма удивлен. Надо же было свалять такую глупость! Ну и дурак же Манасеенко! Связался с инвалидкой, которую будет теперь всю жизнь кормить с ложки…
И стал потерянным человеком для партии, для революции, для террора, да и для собственной жизни. А мог ведь отбыть пару лет ссылки в каком-нибудь крупном городе за Уралом (там есть вполне цивилизованные места с многочисленными эсеровскими организациями) и вернуться к борьбе!
Нет у людей настоящей преданности делу, одни глупости на уме. Конечно, Долли была очень хороша, но ведь той Долли уже нет. Кто бы мог подумать, что Опанас такой дурак!
Впрочем, у Савина появилась новая забота. В партии зародилось подозрение, что Азес — провокатор и шпион. Нужно было разобраться с этим делом…
