А в группе он комсорг.
Тридцатое мая.
Из дневника Гали.
Только что у меня были Маринка с Сашкой. Тащили на свадьбу. А я не пошла. Как это так? Брат и сестра?! Двоюродные, правда, говорят, что во Франции это модно, но только представь — брат и сестра?! Сейчас я понимаю, почему всё так странно у них было. Как ни приедешь, они каждый раз будто из постели. Олег одет наспех, рубашка не заправлена, брюки часто не застёгнуты, потный, глаза бегают, и было в нём всегда что-то неприятное, даже страшное. Смотрит на тебя так, будто ты перед ним голая, — я даже стеснялась. А чего ходила к ним, не знаю. И Светка тоже всегда в одном халате и лицо недовольное. А на диван садишься, смотришь — покрывало измято и на нём то лифчик, то трусы Олега валяются. Как их родители не убили?! Свадьбу играют! А если бы Светка не забеременела, что тогда? Так бы втихаря и жили. Теперь будут скоро с коляской ходить. Прямо сон страшный.
Семнадцатое июня.
Из дневника Миши.
В понедельник — первый экзамен. Вчера вечером ко мне зашёл Генка. В руках у него была завёрнутая в газету бутылка. Спрос хочу ли я выпить? Конечно, да! Пошли к его тётке. Он мне про неё рассказывал. Говорил, что фартовая баба. Живёт тётя Зина далеко. На Шестой линии у набережной в Бугском переулке. Квартира коммунальная. Один сосед по полгода гостит в дурдоме, другой, молодой парень, ходит в загранку, а комнату его жена сдаёт. Квартира паршивая. Первый этаж. Пол дощатый со здоровенными щелями. Трубы ржавые, и текут. Ванны нет. Грязища.
Генкина тётка здорово пьёт и вообще… Раньше у неё была отличная комната в другом районе. Она жила тогда с одним кадром, который заставил её поменяться. А как переехали — скоро свалил. Вот она здесь и живёт. Родичи от неё отказались. Только Генка и ходит. Но ходит он, я думаю, не зря.
Когда мы пришли и позвонили, то нам долго не открывали. Наконец, голос, похожий на мужской, к спросил: «Кто пришёл?» Генка ответил. Звякнуло, и дверь отворилась. Перед нами стояла женщина, которую нельзя было назвать ни «средних лет», ни пожилой. Вид её был и неопределённый, и, в то же время вполне определённый. Первое, что можно было сказать, она — пьяница. Своей красной рожей тётя Зина смахивала на мужика. Ранее голубые глаза побелели. Волосы были сальные, крашены в белый цвет. Верхнего переднего зуба не хватало. Лицо её было как недоспелый гниющий помидор. Ну и тётя! Генка ведь мне не описывал её внешности, а только говорил, что ей сорок лет и всякое такое.
Встретила нас тётя Зина неприветливо. Наверное, из-за меня. «Привёл… Чего привёл… Ходят… Водят…» — бормотала она почти про себя. Одета она была в салатно-бежевое кримпленовое платье. Генка говорил, что это её гордость, за которую она очень боится — вдруг кто продаст? На ногах у тёти Зины были белые босоножки, а ноги все в синяках и царапинах. Генка развернул газету и дал ей бутылку. Она быстро взяла и как хищная птица склонила над бутылкой голову. Генка сказал, что мы поздравляем её с днём рождения, а Батя вот прислал спиртняшки. Бутылка была на пол-литра, полная.
Слева от входной двери было окно, почти вровень с землёй, напротив дверь дурного соседа. На ней висел замок, а через два стола от соседской двери был проход без дверей в коридор. Между входной дверью и туалетом стоял ещё стол и плита. Прихожая была одновременно и кухней. На стене против окон висела облупленная раковина. Налево по коридору была комната тёти Зины, а в конце — соседа-моряка.
Мы вошли в комнату. Там сидели мужик и баба. Они, по всему, тоже были пьяницами. Мужик пожилой, небритый, нос лилово-чёрный и всё остальное в том же роде. Рожа, как мороженая картошка с приставшей к ней землёй. Руки, как коряги, ими наверное невозможно застегнуть ширинку, поэтому она всю дорогу была распахнута. Одет он был в старые милицейские штаны и рубашку. Ботинки такие, какие носят в школу дети бедных родителей. У бабы волосы не по возрасту коротко острижены, выкрашены в чёрный цвет, блестят меньше, чем у тёти Зины. Зубов у неё не хватало изрядно, а рожа раскрашена так, что похожа на восковое яблоко. Раньше она, видно, была очень красивой, а сейчас похожа на внезапно состарившуюся девочку. Одета в василькового цвета платье в белый горошек, короткое для её лет и не скрывавшее её стареющего тела. Генка сказал, что зовут её Валентиной Степановной. Она работает на хладокомбинате, проверяет пропуска, и у неё всегда можно пожрать мяса. Валентина Степановна — подруга тёти, а мужик — дядя Саша, бывший милиционер, теперь работает вместе с тётей Зиной на комбинате, где делают торты и пирожные. Дядя Саша там грузчик, а тётя Зина — уборщица. Она берёт на комбинате масло, сахар, орехи — что удастся, продаёт, а на вырученные деньги пьёт. Когда не хочет для Генки что-нибудь сделать, то тот стращает её тюрьмой за воровство, и она ему всё делает.
