Невесомые облачка совсем не давали тени. Чем выше поднимался Продик, тем слышнее становился шум моря, сильнее пахло солью и водорослями.
Минуло семь лет с тех пор, как софист узнал, что, промолчав, можно сделаться убийцей. Продик шел на аудиенцию к правителю Кеоса и по дороге старательно репетировал смиренное и почтительное выражение лица, подобающее моменту. У ворот виллы он остановился немного передохнуть и прислонился к прохладной каменной стене, щурясь под беспощадными солнечными лучами. Наполненный ароматом жимолости сад дремал, завернувшись в полуденную дымку. Рабыня Алькиппа доставала из колодца воду. Продик небрежно поздоровался. Служанка бросила на него беглый взгляд и тут же отвела глаза. Софист помнил те дни, когда она была стройной козочкой с пропахшей оливками кожей, а он, беспечный юнец, все норовил прижать ее где-нибудь у стены. Они взрослели и старели бок о бок, вместе с немыми свидетелями их тайных свиданий — камнями и маковым полем. Теперь обоих согнули старость и невзгоды.
Продик пересек двор и в сопровождении стражника начал подниматься по сумрачной лестнице, ведущей в зал приемов. Посол знал, что правитель пустит в ход все известные ему уловки и хитрости, всю силу своего убеждения, чтобы убедить друга не оставлять пост. Он откроет ларцы и начнет соблазнять Продика золотом и драгоценными камнями, военными трофеями и подарками с окрестных островов. Станет жаловаться на нехватку подходящих людей, ссылаться на сложное положение, в котором оказался Кеос, нахваливать дипломатический талант софиста, и кто знает, что еще.
Только изощренная дипломатия позволила крошечному островку пережить длинную череду войн и катастроф; много лет подряд Кеос наводняли беженцы, грабили пираты, осаждали варвары, но теперь, кажется, воцарился мир — мир в самом сердце бури, и Продик, смертельно уставший от политических битв, решил посвятить остатки дней своей философии. Хватит с него успехов на поприще дипломатии.
Вслед за двумя смуглыми рабами-нубийцами софист проковылял по неровным каменным плитам в зал приемов. Правитель острова склонился над заваленным свитками столом и, рискуя столкнуть огромные напольные амфоры, самозабвенно изучал карту. Увидев Продика, он тотчас отослал рабов и сам проводил гостя к удобной широкой лежанке. Анаксандр был на пятнадцать лет моложе своего посла, но время обошлось с ним куда более жестоко. Правителю приходилось скрывать лысину под пышным седым париком. Его льняные одежды украшала богатая вышивка.
— Мне передали, что ты хочешь меня видеть, — почтительно произнес Продик.
— Афинский посланник, который, между нами говоря, весьма смахивает на евнуха, привез вот это. — Анаксандр взял со стола большой свиток и принялся внимательно рассматривать его, словно невиданную диковинку. — Я сначала решил, это книга, а оказалось — письмо. Довольно длинное. А знаешь, что самое интересное? Это письмо адресовано не мне, а некоему кеосскому посланнику.
Анаксандр наполнил серебряные кубки вином. Сквозь оконные решетки в зал лениво заглядывали полуденные лучи.
— Письмо? — Софист удивленно вскинул бровь.
— И кстати, написанное очень красивым почерком.
Продик отпил из своего кубка. В пути у него сильно пересохло горло.
— Должно быть, автор письма ценит тебя чрезвычайно высоко, — заметил Анаксандр с лукавой улыбкой.
Казаться безучастным Продику было все труднее. Анаксандр протянул было послу свиток, но тут же отдернул руку.
— А что, дружище, не ждешь ли ты случайно какое-нибудь важное послание?
— Я давно уже не жду ничего важного, — покачал головой софист.
— Стало быть, ты не знаешь, от кого оно? Или завел переписку с Афинами втайне от своего правителя?
— Что здесь скрывать? Я и правда понятия не имею, о чем говорится в письме, любезный Анаксандр.
— А я уж подумал, что ты плетешь заговор у меня за спиной, — усмехнулся правитель, передавая Продику свиток.
«Все ясно, — подумал софист. — Наш Анаксандр все никак не привыкнет к мирной жизни и мечтает об отменной политической интриге, чтобы разогреть кровь и дать пишу уму».
Продик развернул письмо, бросил взгляд на подпись и остолбенел. Одно-единственное имя заставило его сердце замереть и затрепетать в мучительной истоме. Больше всего на свете он мечтал получить письмо именно от этого человека. Софист пытался справиться с волнением, но глаза выдавали его. Анаксандр был заинтригован и не скрывал жадного любопытства.
