Дверь внезапно распахнулась, и в комнату вбежала её любимая комнатная девушка Екатерина Зюзина — Катюша. Злые языки уверяли, что она была незаконнорождённой дочерью самого светлейшего, поскольку появилась у него в доме маленьким ребёнком, однако Дарья Михайловна не обращала внимания на эти слухи, просто любила её как дочь за послушание, услужливость и привязанность к хозяевам.
— Что стряслось, Катенька? — спросила Дарья Михайловна, тяжело поднимаясь с колен.
— Матушка Дарья Михайловна, беда, — задыхаясь, словно от быстрого бега, проговорила Катерина.
— Да что стряслось-то ещё? Ты будто пять вёрст бежала, запыхалась.
— И то правда, матушка Дарья Михайловна, — несколько успокоившись, ответила девушка, — как узнала про всё это, так к вам бегом.
— Да про что ты узнала, милая?
— Нешто не знаете?
— Ничего не ведаю, я с самого утра не бывала нигде.
— Вот то-то, а там невесть что творится.
— Да где там-то? — теряя терпение, спросила Дарья Михайловна.
— Да там, на дворе. Там из Петербурга гонцы приехали.
— Из Петербурга? Гонцы? — встревожилась Дарья Михайловна. — Может, наше прошение до государя дошло и он решил нам милость оказать, обратно воротить?
— Какое там! — обречённо ответила Катерина, махнув рукой. — Тут не то что милость — гляди, как бы хуже не стало.
— Да что хуже-то может быть?
— Всё, всё может быть, — кивнула головой девушка.
— Или знаешь что? — всполошилась Дарья Михайловна. — Говори, не томи.
— Вместе с теми гонцами прибыли ещё и солдаты! Одного-то я хорошо знаю. Его Федюшкой звать, я его ещё раньше там, дома, знала, — произнесла Катерина, покраснев. — Увидал меня, обрадовался, словно родню встретил, говорит: «Я думал, ты уехала от князя опального, в Петербург вернулась. От него, слышно, многие уже отъехали». А я ему и отвечаю: «Мало ли что другие, а я вот не уехала». Так он мне, знаете, что сказал?
— Нет, откуда же мне знать!
— Говорит, что ежели бы Николка позвал, так поехала бы, знал, что нравится он мне.
— Это какой же Николка? — заинтересовалась Дарья Михайловна.
— Да Николка-певчий.
— Ах, певчий, — медленно проговорила Дарья Михайловна, внимательно вглядываясь в девушку. — Так чего же ты с ним не уехала, раз звал?
— Матушка Дарья Михайловна, да куда я от вас уеду? Вы мне всё одно, что мать родная, — заплакала Катерина, — только ежели сами меня прогоните, а я от вас никуда не уйду.
— Да будет, будет, милая, успокойся, — ласково сказала Дарья Михайловна, обнимая её за плечи. — Гнать никого не буду, но и держать силком никого не стану, — твёрдо сказала она.
Из сбивчивого рассказа Катерины Дарья Михайловна поняла, что ещё накануне поздно вечером к ним прибыли люди из Петербурга и, как узнала Катерина от своего знакомого солдатика, прибыли, чтобы убрать Пырского, а на его место поставить другого, поскольку дознались там, в Петербурге, что он много, дескать, воли Александру Даниловичу даёт.
— Знаешь ли, кто приехал сюда?
— Видать не видала, а имя узнала.
— Как зовут-то?
— Петром Наумовичем Мельгуновым прозывается.
— Мельгунов, Мельгунов, — несколько раз повторила Дарья Михайловна, очевидно, стараясь припомнить, кто это. — Нет, не знаю, — произнесла она растерянно.
— Да где вам, матушка Дарья Михайловна, упомнить-то всех! Ведь полон дом с утра до ночи, — сочувственно добавила Катерина.
— А другой-то кто?
— Другой важный такой, не то что капитан тот, сразу видать! Ни с кем не говорит, смотрит так строго.
— Да кто же он? Звать-то как?
— Иван Никифорович Плещеев, — чуть ли не по слогам произнесла Катерина имя второго прибывшего к ним чиновника.
— Плещеев! — обрадованно воскликнула Дарья Михайловна. — Да он у нас в доме только что не ночевал, каждый день с утра уже у дверей его светлости дожидался.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказала Катерина, — станет ли он нынче так перед Александром Даниловичем лебезить, как прежде.
— Это почему же?
— Да потому, что приехал он... — Катерина умолкла, опасливо оглядываясь на дверь.
— Да зачем же приехал он?
— А затем... — Катерина подошла совсем близко к Дарье Михайловне и зашептала ей в самое ухо.
