И в хозяйственных делах страны тоже не всё было хорошо. Несмотря на то, что государыня сама иногда присутствовала на учениях своих солдат, инспектировала флот и даже руководила морскими манёврами, дело не ладилось. У матросов не было одежды, суда старели и не сменялись. Во всё царствование Екатерины — чуть более двух лет — на воду спустили лишь два линейных корабля. Было назначено и перевооружение флота и армии, но денег для этого не было.
Императрица веселилась! Вот что писали о жизни двора Екатерины иностранные резиденты: «Нет возможности определить поведение этого двора. День превращается в ночь. Всё стоит, ничего не делается. Никто не хочет взять на себя никакого дела. Дворец становится недоступным; всюду интриги, искательство, распад»; «Боюсь прослыть за враля, если опишу придворную жизнь. Кто поверит, что ужасные попойки превращают здесь день в ночь... О делах позабыли, всё стоит и погибает»; «Казна пуста, денег не поступает, никому не платят. Одним словом, не нахожу красок, чтобы описать этот хаос».
Как же существовала страна? Кто управлял ею при таком хаосе? После смерти Петра административные органы, Сенат, коллегии — все оказались неспособными к какой-либо инициативе. Их всех заменил Александр Данилович Меншиков. Он и сделался хозяином положения. Он сделался им по той простой причине, что был готов к этому. Был подготовлен к этому службой у Петра, часто поручавшего ему самостоятельные решения многих вопросов и дел. Такое возвышение Меншикова вызывало ропот и недовольство родовитой и неродовитой знати...
Заслужив у Петра всевозможные почести, должности и милости, упрочив своё положение у трона, теперь Александр Данилович был озабочен лишь одним — устройством судьбы своих подрастающих детей. 13 марта 1726 года возле дворца Меншикова на Васильевском острове было необыкновенно оживлённо. Несмотря на весеннюю непогоду, когда с низкого хмурого неба принимался падать то частый дождь, то мокрый липкий снег, вереница нарядных экипажей всё подъезжала и подъезжала к парадному крыльцу дома.
Приезд государыни в окружении фрейлин, вельмож и гвардейцев был встречен громом артиллерийских залпов. В доме светлейшего князя праздновали помолвку старшей дочери Александра Даниловича Марии с сыном польского графа Петром Сапегой.
Пятнадцатилетняя Мария с раннего утра была взволнованна и неспокойна. Ей всё не верилось, что это она сегодня обменяется кольцами со своим женихом.
С того самого первого дня, когда Маша узнала о сватовстве графа Петра Сапеги, когда она впервые увидела у них дома этого высокого темноволосого красавца, она никак не могла привыкнуть к мысли, что именно он скоро, совсем скоро станет её мужем.
Она полюбила графа сразу же, как только увидела его, входящего к ним в дом с огромным букетом ярких цветов. До сих пор помнит она, с каким изумлённым восторгом смотрела на пришедшего, совсем не понимая, что делается и говорится вокруг неё. Сам граф, учтиво поклонившись всем, передал букет её матери. Смущённая Дарья Михайловна стояла с букетом в руках, совершенно скрывшим её лицо. Когда Дарья Михайловна, обратившись к прислуге, попросила принести для цветов вазу, Маша, сорвавшись с места, выбежала в соседнюю комнату, где на каминной полке стояла недавно кем-то подаренная редкая вазочка с пятью отдельными рожками для цветов. Вернувшись в комнату, Маша протянула её матери.
— Да что ты, Машутка! — засмеялась Дарья Михайловна. — Да сюда только пять цветочков уместишь, у неё лишь пять рожков, а здесь, глянь, сколько!
Она передала букет подошедшей девушке, которая поместила его в огромный расписной глиняный кувшин.
— Вот и славно, видишь, как красиво, — сказала Дарья Михайловна, обернувшись к растерянной Маше, всё ещё державшей в руках изящную вазочку.
— Это ничего, ничего, — улыбнувшись, сказал граф Пётр, — мы сейчас это устроим.
Он подошёл к расписному кувшину, в котором был букет, выбрал из него пять белых махровых нарциссов и аккуратно поместил каждый цветок в вазочку, которую всё ещё держала Маша, совсем уж растерявшаяся.
— Это, княжна, только вам.
