– Холодный лимонад, – говорит она, снимая с запястья сумочку.
– Нет, – говорю я. Меня слегка обидело, как она потянулась за деньгами. Но с чего мне обижаться? Я передаю продавцу четыре долларовые купюры. Мы же не на свидании, да?
Хотя при этом я все-таки надел чистую рубашку, перед тем как зайти за Челси. Побрился. И, почувствовав на коже легкий запах озера, принял душ. И теперь я чувствую себя застегнутым на все пуговицы идиотом. В таком наряде мне место в ресторане, а не на уличном празднике. Ну ладно, хотя бы догадался джинсы надеть.
Я плачу за ее лимонад и увожу от ларька с мигающим изображением лимона. Жестом показываю на знак над огромным тентом. Надпись гласит: «Пивной сад».
– Хм… – Челси крутит соломинкой в стакане. – Я теперь чувствую себя так нелепо со своим лимонадом. Если бы я знала, что ты хочешь пива…
– Да ладно, пошли, – отвечаю я и подталкиваю ее в сторону сада.
– Не заставляйте меня проверять ваши документы, – шутливо басит папа из угла палатки. Он щелчком сбивает крышки с двух янтарных бутылок и протягивает питье усталым бегунам. – И слышать не хочу про поддельные паспорта.
– У меня нет поддельного паспорта, – объявляю я, но папа только закатывает глаза.
– У всех есть. У меня в твоем возрасте тоже был. Но тебе ведь в этом нет никакой надобности, а?
По его тону я понимаю, что он в курсе малинового пива, которое мы с Челси выпили в «Заводи».
Сейчас в этом пивном саду папа торгует своим премированным портером, который варит в «Заводи». Темный, как обратная сторона век, когда поворачиваешься лицом к солнцу, и с теми же темно-красными прожилками.
– Чипсов с пылу с жару не желаете? – спрашивает папа, показывая на вспотевшую маму у фритюрницы. Она небрежно машет нам, но потом замечает, с кем я пришел. И тут по ее лицу расплывается широченная улыбка. Она поджимает губы с видом, который словно говорит: Ага-ага, я знаю, что тут происходит.
Я качаю головой. Но тут раздается барабанная дробь, и у меня больше нет шанса сказать маме, что она все неправильно поняла.
Папа показывает через плечо на импровизированную сцену сразу за пивным садом.
– Этот твой братец как следует поднатаскал друзей Клинта, – кричит он Челси.
Мы оба поворачиваемся к сцене и видим написанный от руки плакат: Каждый вечер в «Щучьей заводи»!
– Надеюсь, твоя семья не против, что я уступил ему сцену, – говорит папа. – Но если это мешает вашим планам на каникулы, то…
Челси смеется, тряся головой:
– Да ладно! Он теперь целый год вспоминать будет.
Она ставит стакан с лимонадом на стол и тянет меня за руку; мы сливаемся с толпой, пришедшей послушать группу. Тут живая музыка в диковинку: обычно до самых танцев праздник проходит в тиши. Я собираюсь сказать об этом Челси и тут вижу Кензи. Она тоже стоит в толпе, правда, совсем с другой стороны, и потягивает папин портер из бутылки. Кензи приветственно поднимает бутылку, но улыбка ее меркнет, когда она замечает мою спутницу. Кензи опускает взгляд на свои руки и прикусывает губу, а потом исчезает в толчее.
– Живая трансляция со Дня судака Уилли в Бодетте! – Возвещает Брэндон в микрофон. – С вами сегодня… «Обитатели днища»!
Челси откидывает голову назад и от души хохочет. Я бы сказал, утробно, но на самом деле даже глубже. Не успеваю я остановить себя, как думаю: Боже, какой прекрасный звук.
– Твой брат тут стал настоящей звездой.
Челси поворачивается и отшатывается назад: буквально в паре сантиметров от ее носа стоит Кензи.
Она заправила длинные волосы в дыру на затылке бейсболки; футболка с эмблемой «Озеро в лесу» торчит из поношенных бриджей. Похоже, она пришла прямо с работы.
Кензи медленно обводит взглядом мою идиотскую футболку и платье Челси и бросает на меня хмурый взгляд: Давай, признай уже, что между вами что-то есть.
– За ним вечно волочится толпа поклонниц, – продолжает Кензи.
– За Брэндоном? – смеется Челси. – Не может быть.
– Может, мне тоже к ним присоединиться, – добавляет Кензи. – Что скажете?
Этот вопрос она обращает ко мне и замолкает, оценивая мою реакцию. Это что, какой-то нелепый тест?
– Мне нравится его безумная прическа, – говорит она, точно провоцируя меня. – Я так ему и сказала.
