Обе программы объединяло видение большого города как ряда отдельных городков, связанных скоростными шоссе, – видение, ставшее фирменным знаком модернистской фантазии на тему города будущего, нашедшей свое самое полное воплощение в созданном Ле Корбюзье образе «лучезарного города» (Ville Radieuse), столь подробно разобранного Джейн Джейкобс. Обе сопровождались безусловным правом принудительного отчуждения, позволяющим эффективно изымать недвижимость и отселять жителей. И обе оплачивались федеральным правительством. В случае с главой I федералы покрывали расходы по отчуждению и зачистке территории, а в случае с законом о федеральных шоссе федеральный бюджет брал на себя 90 процентов расходов по их прокладке. Готовность одного города за другим фактически совершать самоубийство, позволяя за эти деньги скоростным трассам и проектам реновации пройти через свое сердце, продолжает поражать и возмущать.
В случае с Виллидж идея Мозеса заключалась в том, чтобы расчистить трущобы к югу от площади, от Мерсер-стрит на востоке до Шестой авеню на западе, вплоть до того района, который сейчас известен как Сохо. Составной частью проекта стало также продление на юг Пятой авеню – прямо или путем раздваивания на Восточную и Западную. Проект Мозеса был сразу же принят в штыки. Угроза районам к югу от площади – в то время преимущественно итальянским – встретила серьезнейшее сопротивление, и в начале 1950-х годов территория, предназначенная под снос, оказалась уполовинена, чтобы сохранить густозаселенные жилые кварталы к западу от Западного Бродвея. Застройке к востоку от площади выпал худший жребий – она оказалась практически разрушена, а на ее месте возникла целая серия классических модернистских башен: две 583-футовые пластины, вольно основанные на принципе Unités d’Habitation («жилых единиц») Корбюзье, и три высотные башни, все это – часть Нью-Йорского университета. В последующие годы NYU продолжал разбухать, и его современное процветание нашло свое воплощение в программе расширения, включая целую связку общежитий в Ист-Виллидж. Это сделало NYU врагом общества номер один в глазах соседей.
Проект прокладки крупной автомагистрали через площадь в конечном счете провалился. Сопротивление местных сообществ было поддержано в 1958 году пробным закрытием площади для машин, продемонстрировавшим, вопреки отчаянным предсказаниям городских планировщиков, что плотность движения от этого снизилась. В 1962 году проект прокладки через Вашинтон-сквер новой магистрали был официально аннулирован, а в 1965 году отсюда убрали разворотный круг для автобусов, и площадь впервые с XIX века обрела свободу от дорожного движения. Гарантией того, что площадь и впредь останется пешеходной, выступила сделка с Нью-Йоркским университетом, которому разрешили использовать сорок футов Западного Бродвея (этот кусок Виллидж, от Хаустон-стрит до самой площади, получил название Ла-Гуардия-плейс) для своей новой библиотеки. Это была пиррова победа – с того времени огромные (и отвратительные) кубы из красного песчаника постоянно отбрасывают на площадь свою длинную тень.
После того как Мозесова угроза оказалась отведена, парк подвергся перепланировке. Его нынешнее воплощение обрело свой законченный вид в 1970-е. Ландшафтный план оказался далек от неоднозначности. В действительности Джейн Джейкобс и прочим пришлось горячо вступиться, чтобы сохранить большой круглый бассейн в центре парка в качестве места для собраний и выступлений, а не превращать его в чисто декоративный фонтан. Это место остается одной из величайших в мире точек свободных собраний, сосредоточием смысла парка, ключом к пониманию его назначения. Но и это еще не все: фонтан, по иронии судьбы, недавно был разобран согласно еще одному плану переоборудования парка и перенесен на новое место прямо по оси арки. Яростное сопротивление этому идиотскому решению ни к чему не привело, несмотря на вымученные заявления о недопустимости влияния частных пожертвований на городской дизайн, упреки Нью-Йоркского университета в том, что он пытается подмять все под себя, и указания о смехотворности пристрастия современных дизайнеров к осевому расположению. Все эти аргументы исходили из того, что смысл и память парка связаны с изначальным расположением и характером – привязкой к месту – фонтана.
