По мере погружения возрастает давление воды. График зависимости давления от глубины довольно сложен, но, упрощая, можно сказать, что с каждыми 10 метрами глубины давление повышается на 1 атмосферу. На глубине 10 000 метров давление, таким образом, составляет 1000 атмосфер.
Большие глубины — это высокое давление, мрак и холод. Поэтому долгое время считалось, что там совершенно отсутствует фауна. На самом же деле ряд видов животных приспособился к этой необычной среде; они выдерживают ее суровые условия, живут там и размножаются.
Экипаж батискафа всякий раз с большим любопытством обнаруживает на глубине 8000 метров рыб, резвящихся в своем царстве с той же непринужденностью, с какой их заурядные сородичи плавают в освещенных, близких к поверхности водах. Многого мы еще не знаем (меня даже подмывает сказать «ничего мы не знаем») о биологических циклах обитателей больших глубин; отсутствие света приводит к исчезновению фотосинтеза, нарушается биологический ритм растений и животных. Как же протекает жизнь на больших глубинах, где полностью отсутствует свет? Никто пока не проник в эти тайны.
В освещенной зоне, на материковой отмели, флора состоит из растений, прикрепленных ко дну, а в открытом море — в основном из планктона. Таким образом, если в поверхностных водах могут существовать рыбы, питающиеся растительной пищей, то их глубоководные родичи вынуждены пожирать друг друга,— если только они не довольствуются органическими остатками, падающими с поверхности. Стало быть, борьба за существование на больших глубинах особенно свирепа.
Морские животные, обитающие обычно в поверхностных слоях воды, открыли существование глубоководной фауны задолго до нас. Кашалот, к примеру, погружается на глубину 800—1000 метров, чтобы полакомиться гигантским кальмаром, мало известным современной науке; это длительное погружение млекопитающего на большую глубину — истинный подвиг с его стороны, а для физиологов, с их нынешним уровнем знаний о морских млекопитающих,— сущая загадка.[5]
Словом, большие глубины — арена непрестанной борьбы; несколько лет тому назад можно было бы сказать «безмолвная арена непрестанной борьбы». Однако и в этом вопросе человеку пришлось изменить свое мнение, потому что, как оказалось, большие глубины вовсе не являются царством безмолвия: обитатели их отнюдь не немы и не глухи. Установив гидрофон за бортом батискафа, мы услышали мяуканье, свист, скрежетанье, лай. Об акулах, например, теперь известно, что они «переговариваются» посредством ультразвука. Среди прочего оборудования «Архимеда» имеется гидрофон, способный улавливать звуки в широком диапазоне частот, включая и ультразвук,— ведь если при создании «ФНРС-ІІІ» нам было важно лишь доказать, что батискаф — судно надежное и маневренное, то, конструируя второй батискаф, мы стремились превратить его в настоящую подводную лабораторию. На основании записей глубоководных шумов, сделанных нами, пока еще нельзя прийти к сколько-нибудь убедительным выводам; необходимы новые, более систематические исследования, на которые у нас пока не было ни времени, ни средстве.
Быть может, настанет день, когда мы сумеем расшифровать эти шумы; выделить, например, крик рыбы, перепуганной приближающимся батискафом, на борту которого, помимо прочего оборудования, имеются и средства лова и захвата, приспособленные к условиям глубоководной среды и особенностям ее обитателей.
Но пока что до этого далеко; напомню, здесь слова профессора Моно из его книги «Маньяки батискафа», изданной Ренэ Жюльяром в 1954 году: «Что знали бы мы о фауне Франции, если бы, вооружившись сачком и удочкой, пытались исследовать ее с воздушного шара, висящего в густых облаках?»
Но тогда, в ходе первых испытаний «ФНРС-ІІІ», мы вообще не располагали никакими приборами для научных наблюдений. В ту осень 1953 года сам факт погружения на глубину 4000 метров — среднюю глубину океана — потребовал от нас с Вильмом величайшего напряжения.
