— Но почему? Ты ведь не сделала ничего дурного! Возвращайся и смело гляди людям в лицо!
Кэрри с такой силой наматывала телефонный шнур вокруг пальцев, что побелели костяшки. Наверно, отец прав и предлагает лучший выход из положения. Но сейчас она не может вернуться, и думать нечего!
— Нет, нет, папа. По-моему, от унижения я потеряла способность здраво рассуждать. Пожалуйста, пойми меня! Это не самый лучший день в моей жизни!
— Хорошо, детка, хорошо! Не волнуйся, не надо! Только дай нам знать, куда послать твои вещи.
— Я… я буду у Уилла, в Чарлстоне.
— У Уилла? Ты имеешь в виду Уилла Кэлхауна? Что есть такого в мужчинах Кэлхаунах? Почему они всегда похищают моих дочерей?
— Папа, он просто помогает мне выйти из трудного положения. Предлагает работу, и я думаю согласиться.
Понадобилось еще минут пять, но она убедила отца, что все решила правильно. Наконец он согласился, заверил ее в своей любви и поддержке и повесил трубку. Кэрри поспешила к машине: Уилл уже ждет. Заперла дом, убрала на прежнее место ключ и устроилась на сиденье рядом с ним, а он закрыл верх машины. Погруженная в свои мысли, она не заметила, что в руках у него какой-то комочек. И только когда он повернулся и опустил ей на колени черный, толстый, пушистый шар, она сообразила: да это щенок — месяцев двух от роду!
— Это за ним ты заезжал к Сэму? — Она ласково почесывала малыша за ушками, а он благодарно лизал ей пальцы.
— Да, за ним. — Уилл включил мотор. — Это подарок для моих… в общем, подарок. Я собирался забрать его после твоей свадьбы, но…
— …но так как свадьба не состоялась, ты решил забрать его сейчас, — закончила она вместо него.
— Нет причины ждать.
— Ты прав, как всегда. — Кэрри намеревалась шутливо кивнуть, но нижняя губа предательски задрожала, и она нашла в себе силы лишь выдохнуть, набрав побольше воздуха: — Поехали!
Уилл вырулил на улицу и взял направление к шоссе, посоветовав:
— Знаешь, Кэрри, вы с малышом лучше расслабьтесь, отдохните — в Чарлстоне будем к вечеру.
Вполне разумный совет. Она вытянула ноги и поудобнее устроилась на сиденье, радуясь теплому комочку, угнездившемуся на ее коленях. По пути несколько раз останавливались — поесть, заправиться, да и щенку надо погулять. Большую часть времени ехали в молчании; Уилл, кажется, тоже ушел в себя — хранил безмолвие. Зато время от времени, судя по спидометру, превышал дозволенную скорость, но тут же замедлял ход, стоило Кэрри встревоженно посмотреть на него.
— Прости, — наконец извинился он с виноватым видом. — Привык ездить ради собственного удовольствия. — И добавил тихо: — Но теперь с этим надо покончить.
Она собиралась спросить, почему все же он намерен себя так ограничить, но, видя, что Уилл весь сосредоточился на дороге, сочла за лучшее промолчать и стала просто наблюдать за ним и вспоминать…
Семейные истории о подвигах Уилла с детства ее зачаровывали. Он всегда так много работал, но вроде бы и находил время ухаживать за той или иной леди, славившейся в городе красотой. Джинни и Брет бывали на многих выставках в его галереях и охотно рассказывали, какая блестящая там собиралась публика и какие приличные цены она охотно платила за представленные работы. Уилл руководствовался девизом: «Дух процветания да вскармливается реальным успехом!» И если уж он любил художника и верил в его талант, то делал для него все, что мог. Легко улавливающий веяния современности, целеустремленный, он ясно видел, на что в данный момент следует направить все силы и средства.
Издавна эта ориентация в жизни служила причиной споров между ним и ею. Уилл утверждал, что напрасно она растрачивает свои способности в такой сфере, как реклама: обладая уникальной манерой выражать свои мысли и чувства, почему не попробовать писать самой? Она не соглашалась, он же полушутливо-полусерьезно осведомлялся: уж не опасается ли она соперничества с другими пишущими членами семьи — отцом и сестрой? Сражались они, что и говорить, не на равных: она все принимала всерьез.
Хоть его покровительство и раздражало порой, Кэрри все же с нетерпением ждала его визитов к ней в колледж. Когда она начала учиться на втором курсе, Уилл открыл галерею в Чарлстоне, а потом и в Колумбии. Друзья и члены семьи предупреждали его: не шагает ли он чересчур быстро, не берется ли одновременно слишком за многое? Но он не обращал внимания, рвался вперед, и вскоре обе галереи стали процветать, а его постоянные наезды в Колумбию позволили ему навещать Кэрри уже как правило.
