Конфликт Твардовского со Сталиным был заключен еще и в том, что, любя Сталина, он с высокомерным презрением относился ко всей лживой литературе сталинского мира, рожденной Сталиным. Он просто ненавидел ее - прежде всего ее. Раньше всего ее. И не стихи о Сталине, он ведь тоже их писал - правда, с большим достоинством, чем другие. Нет, он ненавидел искаженную ложью действительность "Кубанских казаков" и "Кавалера Золотой звезды". Всю эту фальшь и ложь, эту призрачную жизнь, которую писатели по указанию Сталина кроили во славу его в книгах.
Этого он не принимал - всегда, во все периоды жизни.
Но литературу сталинскую еще резко отделял от Сталина.
И потому не мог (в силу своего характера) ощутить мнимость или зыбкость своего положения, не мог представить, как растерзают журнал и за что.
Что было бы с Твардовским, если бы Сталин прожил еще месяц-другой? После того, как журнал был объявлен диверсионно-сионистским центром... Но это уже другой вопрос.
А здесь мне важно было сказать о том, какие черты личности Твардовского и его положения в системе жизни дали ему возможность напечатать роман Василия Гроссмана "За правое дело".
Но был еще один человек, без помощи которого этот роман не вышел бы на свет. Человеком этим был Фадеев. Искушенный, много раз битый, даже тонущий, но снова назначаемый Сталиным во главе писателей.
Когда я много лет назад старалась понять, почему Фадеев так безоговорочно и рьяно ринулся пробивать (в буквальном смысле этого слова) роман Гроссмана, я не сразу смогла разобраться в этом. Я даже перечитала "Разгром" и много других книг, связанных с ним, написала статью (для себя) и небольшие воспоминания. Ведь сама я знала его, встречала, много раз видела и слышала.
И сначала пришла к выводу простому: Фадеев любил литературу, и ему пришелся по душе роман Гроссмана "За правое дело". Это - важнее всего. А кроме того, он презирал антисемитизм и страдал от наступления эры Первенцева - Сурова. И ему обманчиво казалось, что он сумеет их перехитрить, опираясь на обнадеживающие, на его взгляд, реплики и цитаты из Сталина, которые объявлял гуманными и чрезвычайно демократичными. И стала думать: почему же этот человек, который умел ускользнуть, спрятаться и извернуться во многих тяжких ситуациях сталинского террора, почему же он так открыто двинулся на то, чтобы принять прямое участие в судьбе романа и даже непосредственно в редактировании его?
Может быть, Фадеев, в отличие от Твардовского умеющий каяться и просить прощения, Гроссманом "хотел спастись", как Нехлюдов у Толстого "хотел спастись" Катюшей Масловой. Все, конечно, могло быть..
Но, думая обо всем этом, я все-таки пришла к выводу, что у Фадеева, как и у Твардовского, этот 1950 год, связанный с романом Гроссмана, отмечен личными победами. И если у Твардовского это были победы подлинные, то у Фадеева они были ложными, мнимыми, несли ему падение за падением. Гибель несли...
В чем же были эти победы? Почему отважился он роман Гроссмана пустить на фоне "почты Лидии Тимашук"? А для этого, конечно, нужна была отвага.
По моим представлениям, именно в этот, 1950, год он закончил второй вариант "Молодой гвардии", завершив свой подвиг дикой, античеловеческой любви к Сталину.
Напомню, что роман Фадеева "Молодая гвардия", посвященный комсомольцам Краснодона, был напечатан в 1945 году. Написал он его после долгого молчания, стремительно быстро, был увлечен, читал отрывки вслух в Союзе писателей и дома у друзей. Не буду сейчас писать об этой вещи, написанной, конечно, не по своим, а по чужим, но ставшими потом своими материалам.
Но Фадеев был доволен, ему казалось, что с этим романом он вернулся в литературный строй.
Роман был принят "на ура", и даже люди, любящие литературу, относили его к удачам. А официальная критика назвала роман Фадеева "Молодая гвардия" образцом социалистического реализма. Особенно после того, как в 1946 году он получил Сталинскую премию.
Казалось бы - о чем тут можно думать и чего бояться? При такой ситуации такому человеку, как Фадеев?
Но Сталин всегда заботился о том, чтобы не было победителей, не было покоя никому и никогда. За исключением единиц, о которых, конечно, хотелось бы написать отдельно.
