— В таком случае я дам вам проводника, — предложил лесничий.
— Я просто не нахожу слов, как вас благодарить!
— Не за что. Австрия и так многим обязана русской армии. Больше всего мы должны ценить ваше самопожертвование.
Зарницкий простился с лесничим и с неизменным Щетиною и проводником отправился догонять русскую армию. Франц Гутлих снабдил их на дорогу провизией и подарил ему на память пистолет редкой работы.
— А мне, добрейший господин Гутлих, нечем вас отблагодарить: у меня ничего нет! Но по приезде в Петербург моим первым долгом будет прислать вам сувенир, — крепко пожимая руку лесничего, говорил ротмистр, прощаясь.
Провожатый скоро вывел их из леса на большую дорогу, по которой накануне в беспорядке шли русские солдаты, преследуемые неприятелем. Теперь на этой дороге не было никого.
— Идите прямо по этой дороге, и вы непременно догоните свою армию, — посоветовал проводник.
Ротмистр поблагодарил его и быстро зашагал вперёд. Щетина не отставал.
— А как думаешь, Щетина, жив Гарин? — спросил ротмистр у своего денщика.
— Навряд, ваше благородие, уж оченно храбро они сражались: своими глазами видел, как их сиятельство рубил французские головы.
— Да, да, сражался он как герой и пал с честью… Я лишился искреннего приятеля. Пока я жив, буду о нём всегда помнить. Жаль его, Щетина, очень жаль мне его, — грустно сказал ротмистр.
— Как не жалеть: человек молодой и дельный! Михеев, денщик княжеский, сказывал мне, как с князем прощались отец с матерью. Уж оченно больно, говорит, они плакали и убивались, отпуская княжича на войну, особенно сама княгиня.
— А об нас с тобою, Щетина, кто плакал, когда мы на войну отправлялись?
— Никто, ваше благородие!
— И убьют нас — некому будет поплакать, некому вспомянуть о нас!
— Некому, ваше благородие! — печально вторил старик.
— Живы мы — хорошо, а умрём — тужить по нас некому. Вот видишь, и одному быть тоже нехорошо. Правда, Щетина?
— Истинная правда, ваше благородие!
— Ты тоже одинок, Щетина?
— Как перст, ваше благородие!
— И никогда женатым не был?
— Всё было, ваше благородие! Жена была, детки были, да все умерли, все на погосте спят и меня, старого, поджидают.
— Ничего, Щетина, мы ещё с тобою поживём на белом свете, на ратном поле врагов царя и родной земли побьём. Так, что ли? — ударяя по плечу взгрустнувшего денщика, переменил тон ротмистр.
— И правда, ваше благородие, — побьём супостатов!
Оба — и молодой и старый — приободрились и быстрее зашагали по безлюдной дороге. Наконец они догнали задние ряды нашей армии. Теперь они были в безопасности.
Пётр Петрович отправился прямо к командиру полка. Тот знал, как много храбрости выказал ротмистр в последнем сражении, принял его очень ласково и приказал выдать ему лошадь.
— Вы, господин ротмистр, достойны награды… Я сам был свидетелем вашей храбрости и при первой возможности донесу о вас главнокомандующему, — проговорил генерал, пожимая руку Петра Петровича.
— Я не найду слов, как мне вас благодарить, генерал.
— Благодарность тут ни при чём, повторяю, вы вполне заслужили награду.
— Смею спросить у вашего превосходительства, не можете ли вы сообщить мне что-либо о князе Гарине?
— К сожалению, ротмистр, ничего; я только и знаю, что в списке убитых князь Гарин не значится; в числе раненых его тоже не видать. Не взят ли князь в плен?
— О, избави его Бог от этого. По-моему, плен хуже смерти, — со вздохом проговорил ротмистр Зарницкий.
Печальным вернулся он от генерала; неизвестность участи молодого князя Гарина заставила призадуматься Петра Петровича…
Он любил и уважал своего товарища.
