Полночь. В главной квартире императора погасили все огни; всё давно спало, только караульные мерно расхаживали каждый на своём посту. Едва пробило полночь, как солдат, стоявший у шалаша Зарницкого, ушёл спать. К русским пленным французы относились нестрого: не было особенно сильного надзора, потому что они были уверены, что уйти пленным трудно. Да и куда бы они ушли в холодное зимнее время, не зная дороги? Если бы кто и убежал из плена, он рисковал замёрзнуть, заблудиться и попасть снова в руки неприятеля.
Щетина вышел из шалаша и осмотрелся кругом. Ни души; тишина как в могиле.
«Вот когда убежать-то надо», — подумал денщик; он поспешил в шалаш и стал будить крепко спавшего ротмистра.
— Ваше благородие, а ваше благородие! Ведь ишь спит — пушкою не разбудишь.
Зарницкий не просыпался.
— Эко горе! Никак его не разбудишь. Да проснись! Говорят тебе! — с сердцем крикнул Щетина, тряся за рукав своего барина.
— Ты что! Или время на парад? — спросил Зарницкий, протирая глаза. Благодетельный сон перенёс его снова к себе на квартиру, в Петербург, и он совершенно забыл печальную обстановку, в которой находился теперь.
— Какой там парад! Бежать надо.
— Как бежать, куда? зачем?
— Эх, ваше благородие! Да вы проснитесь, — с укоризною сказал Щетина.
— Ах да, мы в плену! — К Зарницкому вернулась память, и незавидная действительность вырисовалась со всею яркостью.
— Надо бежать — благо время подходящее, — снова напомнил Щетина.
— А часовой? — спросил Зарницкий.
— Ушёл. Кругом ни души не видно.
— Ты говоришь, часового нет?
— Да, ушёл! Бежим, ваше благородие!
— А как попадёмся, расстреляют.
— Не попадёмся, ведь глухая полночь, все спят.
— Стыдно мне, Щетина! Русскому офицеру бежать из плена! Если хочешь, беги, а я останусь.
— Эх, ваше благородие, что за стыд — убежать из плена? Стыд, когда вы знаете, что наши бьются с врагом, а вы тут в плену ничего не делаете, службы не несёте, — а служба ваша нужна батюшке-царю и родной земле! — с жаром говорил старик.
— А ведь ты прав, Щетина! Ей-богу, прав! При нужде чего не делают. Бежим!
— Вот и давно бы так! — обрадовался Щетина.
— Воля, брат, дороже всего на свете!
— Известно, так, ваше благородие!
— А если нападут на нас французы, нам даже защищаться нечем.
— А кулаками, ваше благородие.
— Молодец, Щетина!
— Рад стараться, ваше благородие!
Зарницкий и Щетина тихо вышли из шалаша и стали пробираться к опушке видневшегося леса.
Ночь была морозная. Порывистый ветер бушевал в поле, вихрем кружил снег и хлестал прямо в лицо беглецам.
— Ну и мороз! — сказал Пётр Петрович.
— А у нас, в России, много холоднее, ваше благородие, — ответил Щетина. — Только бы нам до леса добраться, — добавил он.
— А что же в лесу — то?
— Там место безопасное.
— Ох, Щетина, замёрзнем мы или под вражью пулю угодим.
Ротмистр и денщик подошли почти к самой цепи; стали уже видны неприятельские солдаты, но благодаря счастливому случаю французы не заметили беглецов. Зарницкий и Щетина очутились за цепью; лес от них был в нескольких шагах.
— Фу! Теперь можно вздохнуть! Опасность миновала! Мы на свободе, — весело проговорил ротмистр.
Они вошли в лес; снегу в лесу было мало — высокие сосны и ели стояли зелёными. Они шли быстро по узкой лесной дороге.
— Куда идёт эта дорога? — спросил Зарницкий.
— А кто её знает, ваше благородие!
— Может, к жилью.
— Может, и к жилью.
Предположение Зарницкого оправдалось: дорога шла к жилью, и, пройдя несколько, наши беглецы очутились около небольшого чистого домика, в котором жил лесничий с двумя своими помощниками.
— Мы спасены — жильё! — радостно воскликнул ротмистр.
— Благодарение Господу! — Старик денщик усердно перекрестился.
Пётр Петрович подошёл к двери и постучался.
— Кто там? — послышался в ответ недовольный голос.
Зарницкий хорошо знал немецкий язык, хотя редко на нём говорил.
— Русский офицер со старым денщиком чуть не гибнут в лесу от голода и холода… Просим приюта до утра! — ответил по-немецки Зарницкий.
Прошло несколько минут, дверь отворилась, и со свечою в руках встретил их сам лесничий, которого называли Франц Гутлих. Это был рослый, здоровый австриец средних лет, с открытым приятным лицом.
