— Где я?
— Дома, князинька, дома, в Москве, — не помня себя от радости, что князь очнулся, ответил старик.
— Дома? А где же мать и отец?
— Княгиня и князь, чай, в Каменках живут.
— В Каменках! И мне бы туда хотелось.
— Повезу, князинька; завтра утром поедем в Каменки.
— Что же — вези.
— Покушать не хочешь ли? — заботливо спросил денщик у князя.
— Пить бы мне… чаю…
— Сейчас, князинька, сейчас.
Михеев заварил чаю, добыл из княжеского подвала крепкого рома, влил ром в чай и подал князю Сергею. Тот жадно отпил несколько глотков, румянец заиграл на побледневших щеках князя, ром подкрепил и немного восстановил era силы. Князь Сергей уснул и спал долго. Сон благотворно на него подействовал: проснувшись утром, он попросил есть, и Михеев приготовил ему куриного бульона.
Стали приготовляться к отъезду в Каменки. В карету положили пуховую перину и несколько подушек и на них раненого князя; Петруху-сторожа посадили на козлы вместо кучера, и карета выехала из ворот княжеского дома по совершенно опустелым улицам.
Москва оставлена. Москва отдана на произвол неприятелю. Москва в плену.
Престарелый главнокомандующий на генеральном совете в Филях своим властным голосом громко сказал:
— Властию, вручённою мне моим государем и отечеством, приказываю отступление!
Роковые слова произнесены. Первопрестольная Москва, сердце России, оставляется на произвол, покидается без боя, и священный Кремль, эта скрижаль истории, без кровавого боя отдаётся во власть врагам. Народ, солдаты, генералы и сам главнокомандующий Кутузов плакали, расставаясь с златоглавою Москвою.
— Москва потеряна, но спасена армия. Да, да, потеря Москвы спасёт Россию, — утешал себя старый вождь, проезжая на простых дрожках через Москву позади шедшей армии. Он видел и понимал косые взгляды, которые бросали на него солдаты и народ; он читал на их лицах упрёки:
— Эх, князь, князь-батюшка, мы надеялись на тебя, думали, не покинешь ты Москву-матушку, не дашь на расхищение злым ворогам, а ты…
«Москву отдал, спас Россию», — как бы в ответ им думает престарелый вождь.
Москва в руках Наполеона — он «торжественно» въезжает в древнюю столицу, у Дорогомиловской заставы встречают победителя депутаты, состоящие из французских и немецких булочников, сапожников, портных. Отрёпанные, с опухшими от водки лицами, они сполупьяну бормочут какое-то приветствие Наполеону.
— Гоните эту сволочь! — кричит Наполеон, взбешённый такой депутацией, его душит злоба, он нервно то наденет перчатку, то снимет.
— Где же депутация? Где Ростопчин, где комендант, где ключи от Кремля? — сердито спрашивает он своих приближённых. Те стоят понуря свои головы. — Что же вы молчите? Где депутация, где московские власти, наконец, где же народ?
— Власти все разъехались, народ тоже. Москва пуста, ваше величество, — осмелился кто-то ответить Наполеону.
— Проклятие! Эти северные медведи не понимают приличия… О, я научу их, они будут знать у меня приличие…
Наполеон вскочил на лошадь и быстро поехал по дороге к священному Кремлю.
Между тем старик Михеев, не подозревая, что французы уже вступили в Москву, не торопился ехать; он знал, что быстрая езда причинит боль князю, приказал Петрухе ехать шагом, и только что они выехали на Арбат, как им навстречу показалась блестящая свита Наполеона.
— Дядя, а дядя, глянь, ведь это хранцузы, — показывая кнутовищем на скакавших, робко проговорил Петруха.
— Ври! — сердито ответил Михеев.
— Право, дяденька, они, вон, вон — ишь, скачут, черти… Батюшки, да прямо нам навстречу…
— И то, и то… Беда!..
Теперь Михеев сам разглядел французов.
— Стало быть, мы с тобою, дядя, попали.
— Что мы — велика в нас корысть французу; княжича жаль, его, сердечного, пожалуй, потревожит супостат.
— Ох, дядя, пиши пропало: задавит нас хранцуз; глянь, ведь скачет прямо на нас.
Сторож Петруха не ошибся: передовой отряд гвардии Наполеона окружил карету с раненым князем Гариным.
Петруха приостановил лошадей и робко посматривал на французов.
Французский полковник обратился к Михееву с вопросом: кто он и куда везёт раненого. Окно кареты было открыто, и французам видно было бледное лицо князя Сергея; разумеется, Михеев ничего не понял — полковник спрашивал денщика князя Гарина по-французски.
