Она выросла у мельника совершенной дикаркой, почти никуда не показываясь с мельницы. Пробовала было Глаша в праздник ходить на село, но девки и бабы сторонились её и не принимали в хоровод, парни искоса посматривали и любовались редкой красотою дочки колдуна, но разговаривать с нею боялись. Так и коротала красавица свою невесёлую жизнь со стариком отцом. Глаша всё же не скучала.
Федот мало обращал внимания на дочь и предоставлял ей право жить, как она хочет.
Глаша, управившись ранним утром с небольшим хозяйством в доме, отправлялась на целый день в лес. Летом она проводила здесь всё время, собирая грибы и целебные травы. Не раз она встречалась здесь с чернокудрым Цыгановым; красивый парень прельстил девичье сердце. Глаша полюбила княжеского приёмыша глубоко и вся отдалася ему.
Подойдя к мельнице, Николай пронзительно свистнул. Как бы в ответ на этот свист быстро отворилась дверь хибарки, и красавица Глаша поспешила навстречу молодому парню.
— Здравствуй, милый! Пришёл-таки. Что так поздно? Ждала-ждала…
— Некогда было — в путь готовился, — сухо ответил Николай.
— Стало быть, едешь, Николай?
— Завтра вместе с молодым князем поедем на войну.
— Зачем тебе ехать?
— А что же мне тут делать? Надоело мне тут всё.
— И я надоела? — спросила девушка, не умея скрыть тревоги, давно охватившей её.
— И ты надоела! — нисколько не смущаясь, ответил Николай.
— Разлюбил, разлюбил!.. — Глаша горько заплакала.
— Будет… Помиловались с тобой — и довольно! Слышишь, девка, я другую полюбил.
— Бесстыжий ты человек, погубитель ты мой!
— Не сердись на меня, Глаша, не кляни: сам я не рад своей любви. Ведь кого полюбил — и вымолвить страшно. На пагубу себе полюбил… От этой любви я и на войну напросился, авось там шальная пуля или острая сабля прикончат дни мои! — грустно говорил Цыганов.
— Кого же ты полюбил? Кто разлучница моя, скажи?
— Не спрашивай. Умру и никому об этом не скажу. Да тебе не всё ли равно? Где отец твой? Мне бы его повидать.
— Дома, спит. Зайди в избу, я разбужу его.
— Не пойду — душно в избе. Лучше сюда пошли отца.
— Проститься-то зайдёшь? — с глазами, полными слёз, спросила Глаша.
— Приду, жди! Поговорим с отцом, и приду.
Глаша ушла в избу, и через несколько времени к ожидавшему Николаю вышел старый мельник. Сердито посмотрел он на парня и хриплым голосом спросил:
— Зачем пришёл на ночь глядя?
— Без дела не пришёл бы.
— Что ж дня-то для тебя не хватило? Зачем я понадобился?
— Слушай, старик! Говорят, ты знаешься с нечистой силой?
— Ну, а тебе какое дело? — крикнул мельник.
— Приворожи ко мне одну красотку, корня приворотного мне дай.
— Вот чего захотел!
— За такую услугу — жизнь свою отдам!
— Зачем мне твоя жизнь? Велика в ней корысть!
— Есть у меня два заветных червонца — возьми их, а мало — украду, так больше дам.
— Тороват ты, паренёк, нечего сказать! А Глаша стала уж не нужна? Разлюбил её? Другую полюбил? — допрашивал мельник.
— Не волен я в своём сердце.
— Забыл ты, видно, паренёк, что отцом я Глашке прихожусь и тебе в обиду её не дам!
С этими словами Федот быстро опустил руку за голенище, вынул широкий нож и замахнулся им на Николая.
— Не стращай ножом: у меня припасён для тебя гостинец получше.
Николай быстро вынул из кармана своего кафтана небольшой пистолет, подаренный ему молодым князем, и прицелился в старика.
— Запаслив, дьявол! — злобно проворчал мельник.
— Что ж, испугался? Позови-ка своих чертей да ведьм на подмогу, — издевался Николай. — Что же, дашь приворотного зелья или нет?
— Погоди, пёс, попадёшься мне, узнаешь тогда мою месть! Заманю к себе да в омут, к водяному, к русалкам длинноволосым. Не минуешь моих рук! — хрипел в бессильной злобе мельник, уходя в своё логовище.
Николай, проклиная старого колдуна, зашагал домой, так и не простившись с Глашей.
Бедняжка долго ждала своего милого, но он был уже далеко.
Федот, вернувшись в избу, ни слова не сказал дочери и молча полез на печку.
Глаша вышла из избы, надеясь, что Николай ждёт её у мельницы. Напрасная надежда! Кругом была полная тишина. Вблизи не было ни одного живого существа.
— Ушёл, ушёл и даже проститься не зашёл! Разлюбил меня, над моею любовью чистой, девичьей надругался! Бог тебе судья! Моя слеза сиротская горючим камнем падёт тебе на сердце! — плакала Глаша. — Что же делать, куда с тоской деваться? Лучше в воду, в омут головой. Чего жить — мучиться, терзаться! В воду, скорее в воду…
