— Едете? — упавшим голосом спросил Зарницкий у Дуровой.
— Еду, Пётр Петрович, — так же грустно ответила она.
— Час добрый!
— Спасибо, мой дорогой.
— Вы вот что, барынька, забудьте мои слова, которые я вчера вам говорил, — глупы они и необдуманны.
— Не говорите так, Пётр Петрович.
— Не поминайте меня лихом, барынька.
— И не грех вам это говорить! Не лихом буду я вас вспоминать, а добром; вы многое для меня сделали, и скажу вам, полковник, я, кроме глубокого к вам уважения, люблю вас, как отца, как брата. И то время, которое мы с вами провели здесь на кровавом пиршестве, стану помнить до могилы, — с чувством проговорила молодая женщина, крепко пожимая руку Петра Петровича.
— Вы поедете к отцу? — спросил у ней Зарницкий.
— Да, я обещала ему приехать погостить — надо же потешить старика, он так меня любит. Погощу немного в родимом гнёздышке, а там опять скажу прости и отцу, и родимому дому, и всем родным.
— И опять в полк?
— Да, Пётр Петрович, в полк, только, к сожалению, не в ваш.
— А славно бы, чёрт возьми, если бы вы опять к нам приехали.
— И приехала бы, дорогой мой, да нельзя: сам государь назначил мне Мариупольский гусарский полк.
Настало время отъезда. Проводить Дурову собралось много офицеров, и со счастливыми пожеланиями простились они со своим боевым товарищем-женщиной.
Прощаясь с Петром Петровичем, Дурова не стеснялась собравшихся офицеров и крепко обняла его; на её красивых глазах видны были слёзы; не выдержал и Пётр Петрович: по его загорелому, мужественному лицу тоже скатилась предательская слеза… Надежда Андреевна уехала, и Зарницкий, понуря голову, побрёл в своё жилище.
С каким нетерпением ехал князь Сергей Владимирович Гарин на ферму Карла Гофмана! Несмотря на то, что лошади ехали быстро, езда казалась ему медленной, он беспрестанно понукал ямщика. С молодым князем ехал и его денщик, несменный Михеев.
Во всё пребывание своё в действующей армии князь не получил ни одного письма ни от Анны, ни от старого Гофмана, да и слишком много труда было бы переслать эти письма, едва ли они дошли бы по назначению по случаю войны. С тех пор прошло уже более пяти месяцев, как Гарин был у своей невесты. Это время молодому человеку казалось целой вечностью. Князь Сергей считал часы и минуты, ему скорее хотелось быть на ферме, там он надеялся встретить свою возлюбленную; князь был уверен, что Анна по времени должна была воротиться с юга, куда, по совету доктора, поехала для поправления своего здоровья.
Вот показалась и черепичная крыша фермы старого Гофмана. Лошади стали у ворот; с замиранием сердца молодой князь переступил порог — его никто не встретил, кругом — тишина, как будто на ферме нет ни одного живого человека. Сергей прошёл в другую комнату, и там никого не было.
«Странно, где же Гофман, где Анна? Может, они ещё не вернулись с юга? Да нет, не может быть! Они должны давно вернуться, — думал князь, оглядывая комнату. — Вот портрет Анны, писанный акварелью. Но что это значит, портрет завешен чёрным флёром?» Князь дрожащею рукою сорвал флёр, устремил глаза на портрет; на фоне портрета были написаны рукою старика Гофмана следующие роковые слова: «Её не стало 2 мая 1807 года». Бедный князь побледнел как смерть и упал без чувств.
Когда князь очнулся, то около него стояли денщик и Карл Гофман.
— Что значат эти слова? — дрожащим голосом спросил Гарин у старика, показывая на портрет. — Что же вы молчите? Говорите! Да говорите же!
— Успокойтесь, князь, — тихо проговорил Гофман.
— Мне успокоиться, мне! Господи, неужели моя Анна…
— Она там, на небесах, и молится за вас, князь.
В голосе старика слышалось рыдание.
— Умерла, умерла! — простонал бедный молодой человек.
— Её последним словом было: «прощай, Серёжа».
— Вы лжёте, лжёте! Анна жива! Зачем вы меня мучаете? Что я вам сделал? — Князь громко зарыдал. Слёзы несколько успокоили беднягу; он попросил старика Гофмана рассказать ему о последних днях своей невесты.
Вскоре после отъезда с фермы князя Анна со своим отцом поехали в Италию, где и пробыли около месяца, но, несмотря на тёплый климат и на искусство врача, на заботы и уход отца, молодая девушка стала опять прихварывать. К этому ещё присоединилась простуда, болезнь обострилась. Скоро не стало никакой надежды на её выздоровление, несчастная девушка быстро приближалась к смерти.
