— Какую же партию поддерживаешь ты в своих статьях?
— Газета поддерживает, что прикажут ей владельцы. А я сам… с удовольствием послал бы к черту обе, — Слейн невесело улыбнулся. — Способность кривить душой у меня весьма ограниченная. Понимаешь, иду на компромисс до известного предела, иначе боюсь совсем уж потерять уважение к себе. Родители-фермеры, прежде чем разориться, успели накачать меня рассуждениями о порядочности, совести и прочими такими понятиями, очень в наше время неудобными. Потом жизнь старалась исправить их ошибку, да, видно, слишком крепко во мне это засело.
Постучали. В приоткрытой двери возник мясистый нос и небритый подбородок хозяина.
— Сеньора доктора спрашивает какая-то пожилая женщина. Она уже несколько раз справлялась, когда приедет сеньор доктор. Говорит, заболел внук.
— Я сейчас выйду, — кивнул доктор. — Извини, Джо, надо проведать здешних больных, кто знает, когда еще доведется сюда приехать. А ты сейчас будешь отдыхать. Для нас найдутся и чистые постели, и бутылочка хорошего вина, не правда ли, Мигуэль?
Узнав, что приезжие останутся ночевать, хозяин выразил лицом, глазами и потоком слов свое удовольствие и проводил гостей через внутренний дворик в дощатую пристройку, где находились довольно сносные комнатушки, очевидно, местный «люкс» для особо уважаемых клиентов. Когда Мигуэль с поклоном удалился, Слейн сказал:
— У этого небритого существа доброе сердце. Здесь лучше, чем в вагоне, и я с удовольствием усну.
— Если что понадобится, Джо, дерни за ручку вот этого звонка. Хозяин — мой добрый приятель и постарается сделать для тебя все, что нужно.
— Хм, я уже имел неосторожность познакомиться с одним твоим добрым приятелем. И он тоже хотел кое-что сделать для меня… А ведь мне вредно волноваться, сеньор доктор. Один столичный лекарь признал что-то там неладное в сердце и советовал избегать резких движений и неприятностей…
— Ты не должен сердиться на Руми, — засмеялся доктор. — Он действовал из лучших побуждений.
— Великолепно! Твой телохранитель из лучших побуждений хотел проковырять дырку в моем боку, а я не должен обижаться!
— Подожди, ты где заметил меня? На полустанке, где мы садились в поезд? Так вот, Руми показалось, что ты следишь за мной. А когда в Чельяно ты догнал меня и взял за плечо, он решил, что это уже опасно. Нет, Джо, не стоит обижаться. Руми не телохранитель, а верный и преданный друг. Кстати, он — живая иллюстрация к твоей статье о положении индейцев. На землях, принадлежащих его сородичам, были обнаружены какие-то залежи. Кажется, серебро. Впоследствии оказалось, что содержание металла мизерное, во всяком случае значительно меньшее, чем об этом кричали акционеры. Серебряный бум скоро заглох. Но дельцы успели правдами и неправдами заполучить землю индейцев, и пришлось тем откочевать дальше в горы.
— Я был там тогда, два года назад, и хорошо помню всю историю. Индейцам устраивали празднества, чуть ли не братались с вождями и потом скупали за бесценок земли, на которых стояли хижины. Когда бедняги опомнились, было поздно. Схватились за ножи. Но что ножи — против «закона и порядка»!
— Но ты не знаешь, чем все кончилось. В тот год в горах выдалась холодная и ветреная зима, ее и сейчас еще вспоминают тхеллуки недобрым словом. Сородичи Руми ушли на поиски новых земель, пригодных для жизни, но ничего не нашли и почти полностью вымерли где-то там, в сердце гор, на голых скалах. Весной до Кхассаро добрались всего четыре человека. Точнее, четверо мужчин и одна девушка, сестра Руми. Мне удалось выходить только Руми. Остальные умерли, так они были истощены. С той поры индеец живет у меня, и я доволен, что есть человек, на которого можно во всем положиться. Но тебе надо отдохнуть, Джо, а мне навестить пациентов. Здешняя беднота, индейцы и метисы, лечатся у меня охотнее, чем у городских медиков: я понимаю их язык и поэтому пользуюсь большим доверием. Утром мы выедем в горы, в мою резиденцию под Кхассаро. До вечера, Джо.
Слейн вытянулся на грубой прохладной простыне. Засыпая, думал: «Он счастливее меня. Он нужен кому-то, хотя бы и индейцам. Впрочем, я не завидую, я радуюсь за него, старого друга Гарри. То есть за доктора, как его… Эдварда Беллингема».
