– Какого чёрта Энтони открыл стрельбу в самом центре Манхэттена?
– Трудно сказать, босс.
– Что значит «трудно»? Он подчинялся самому авторитетному и опытному капо Чезаре Конторно. Найди и приведи его ко мне.
– Он ждёт в коридоре.
– Пусть войдёт.
Сумасшедший Чарли появился перед доном, точно приговорённый висельник.
– Слушаю тебя, Чарли.
– Моя вина, дон Моретти, не уследил за Энтони. Он три дня не показывался. Я думал, что парень прихворал.
– Ты узнал, в кого он стрелял?
– Там был какой-то американец в пальто и шляпе.
Дон сплюнул.
– «Американец в пальто и шляпе», – передразнил он. – Ого! Какие точные особые приметы! А в чём ещё американец должен ходить в конце октября? В исподнем? Что за хрень ты несёшь?
– Простите, дон Моретти.
– Уйди с глаз моих.
Капо устремился к двери.
– Постой! – крикнул вдогонку дон.
Сумасшедший Чарли замер, точно ожидая выстрела в затылок. Затем он медленно повернулся и спросил голосом приговорённого:
– Слушаю вас, достопочтенный дон Моретти.
– «Достопочтенный», – слегка повеселел дон, – это что-то новенькое! А вот Марио называет меня «ваша милость»… Ладно, Чезаре. «Семья» оказала тебе большое доверие, дорожи им. Доверие не бумеранг, назад не возвращается.
– Благодарю вас, дон Моретти. Я всё понял.
– Ступай.
В кабинете воцарилась могильная тишина. Она и в самом деле могла стать могильной для Sotto Capo. Дон, предчувствуя недоброе, изрёк:
– Говори, Марио, не бойся. Я жду.
– Две плохие новости, дон Моретти. В Бруклинском порту ограблен восьмой склад. Пропало золото и двести пятьдесят ящиков шотландского виски. Убит охранник Томмазини, итальянец правда.
– А почему ты произнёс «две плохие новости»? А какая из трёх хорошая?
Дон затушил в пепельнице сигару и поднялся. Его лицо обрело цвет переспевшего помидора, и жилы на шее стали похожи на толстых червей, выползших после дождя. Он сплюнул прямо на стол и, вперив в помощника острый взгляд, спросил:
– Марио, ты проглотил язык? Почему только две плохие новости, а не три?
– Простите, босс, я ошибся – три плохие новости.
– Да? Ну тогда перечисли мне их по порядку, а то я с первого раза не расслышал, – сквозь зубы процедил Моретти.
Эспозито прокашлялся и произнёс обречённо:
– Выстрелом в голову убит охранник фирмы дона Томмазини, итальянец, похищено одиннадцать тысяч фунтов золота, чья принадлежность до конца не выяснена, и украдено двести пятьдесят ящиков виски, которые мы планировали списать и вывезти.
– Убит только один охранник. Остальные что – ранены?
– Нет, – мотнул головой Марио, – склад сторожил один человек.
Моретти смахнул с лица невидимую паутину, перевёл дух и сказал:
– Выходит, не Томмазини обчистил склад, а кто-то другой?
– Мы разбираемся, босс. Но вы правы. Охранник из Муссомели. Томмазини вряд ли бы прикончил земляка. Дон рано или поздно принимает таких в «семью»… Ума не приложу, кто в Нью-Йорке, кроме наших двух «семей», может на это отважиться? Ирландцы?
– Нет, Марио. У них кишка тонка… Раз это не Томмазини, то не будем гнать коней. Подождём. Пусть наш человек в полицейском управлении пронюхает, как идёт следствие, кого подозревают… А потом и покумекаем, что делать дальше.
– Я свяжусь с ним. Позволите один вопрос?
– Говори.
– Сколько выделить денег матери Энтони на его похороны?
– Нисколько. Пришли венок от земляков, и всё. Кавалли, думаю, затеял собственную игру и за это поплатился. Теперь он, заблудшая душа, держит ответ перед Господом.
– Так и сделаю.
– А вы следите за банкиром? Или бросили?
– Время от времени я пускаю за ним ребят. Но ничего особенного. Он иногда шляется по злачным заведениям. А так в основном дом – офис и обратно – его обычный маршрут.
– А что с этим русским евреем? С чиновником на таможне? Он принял наше предложение насчёт виски?
– Согласился лишь после того, как мы сожгли его «Виллис» и жену налысо обрили. Правда, вышло одно недоразумение…
– Какое?
– Жена у него уж больно красивая. Ну и два наших «парикмахера» не удержались – заодно и поигрались с ней. Она сдуру повесилась.
– Вот же черти неуёмные! – рассмеялся Моретти. – Своих девок на Сицилии им мало, так теперь за здешних принялись…
