— Хорошо. Я попрошу няню приготовить чай, — сдержанно проговорила я, направляясь из комнаты.
Прежнее глухое недовольство снова бурно заклокотало у меня в душе.
И опять мне стало больно и обидно, что я не могу быть полезна мужу и что совсем чужие люди ему нужнее в его работе, нежели я. Со сдвинутыми бровями и горечью в сердце прошла я в столовую.
— Боже мой, Боже мой! — думалось мне, — неужели я уж такая неудачница уродилась, такая белоручка, что не могу принести и малюсенькой помощи любимому существу!
Ведь помогала же я ему до тех пор, пока не появились эти двое новых помощников!
И я с несвойственным мне чувством злобы живо воспроизвела в своем воображении образы Зои и Игнаши.
Первая казалась мне сейчас такой навязчивой, дерзкой и невоспитанной, а второй — глупым и безвольным, чересчур покоряющимся каждому малейшему капризу своей будущей жены. И моя злоба закипела сильнее.
Из-за них, — думала я с мучительным волнением, — я не могу видеть так часто, как бы хотела, Сергея. Они вечно сидят в портретной и если не работают, то ведут с ним ученые разговоры, мало понятные мне. А я одинока. Постоянно одинока в этом большом доме и никогда никто не поймет меня здесь.
И вдруг внезапная мысль пришла мне в голову: что, если все происходит потому только, что я дурнушка? Ведь обладай я хорошеньким личиком Лили или Кити и выйдя я замуж за моего мужа при таких условиях, наверное, он не завез бы меня сюда и не спрятал в эту глушь, а вывозил бы на балы и рауты в Петербурге, гордясь моей грацией и красивой внешностью!
Да, да, это так! растравляла я еще больше свою рану, хотя внутренний благоразумный голос нашептывал мне другое.
— Стыдись, Тася, — говорил мне этот голос, — ты выдумываешь ужасные вещи и создаешь из мухи слона. Ты отлично знаешь, что твой Сергей добрый и умный человек и прежде всего видит твою душу.
— Нет, нет! — исступленно возражало мое зашедшееся от негодования сердце, — это так, это так! И я не хочу думать иначе.
— Скажите, няня, Сергею, что я не выйду к чаю, что у меня болит голова! — неожиданно резко обратилась я к старухе, хлопотавшей со мною у чайного стола, и вышла из комнаты, демонстративно хлопнув дверью, чтобы запереться у себя.
— Можно войти? — услышала я в тот же вечер голос моего мужа у дверей, когда я полулежала с книгой на кушетке в моей комнате.
Мне хотелось притвориться спящей и не ответить ему, но та же злая сила, подмывавшая меня своей темной волною весь этот вечер, шепнула мне и сейчас:
— Нет. Открой ему и потребуй от него объяснение всех его поступков.
И я вскочила, отворила дверь моему мужу. Он вошел, как ни в чем не бывало. На нем было его верховое платье. В руках хлыст.
Сергей редко ездил верхом. Ему было некогда делать это, благодаря постоянным работам, поэтому я очень удивилась, увидя его в верховом костюме.
— Ты едешь верхом? — спросила я его.
— Да, хотелось бы освежиться… Зоя Ильинишна ушла домой, и мы с Игнашей решили прокатиться немного.
— Опять с Игнашей! — вырвалось с нескрываемой злобой у меня.
— Что с тобой, Наташа?
— Я не совсем здорова!
Я не лгала; действительно, голова моя кружилась так, что, казалось, почва уходит из под ног. Злая сила забушевала во мне снова.
— Неправда! — вырвалось у Сергея так внезапно и порывисто, что я вздрогнула от неожиданности, — неправда! Ты никогда не умела лгать, Наташа, не лги же и теперь… Ты сердишься на меня за… мою работу совместно с этими людьми, завидуешь их трудоспособности, наконец. Нехорошо, Наташа! Не ожидал я такого неблагоразумия от тебя!
Он взял мою голову обеими руками и, откинув немного назад, впился в мои глаза долгим, проницательным взглядом.
Но это не вернуло мне моего спокойствие. Напротив, его упрек уколол меня.
— Да! — вскрикнула я со стоном и слезами, — я завидую! Ты не ошибся! Завидую, потому, что ты слишком мало заботишься обо мне, и тебе нет дела до меня! Ты меня разлюбил.
Он выпустил мою голову из рук, и в минуту лицо его стало холодным и суровым.
— Наташа! — проговорил он после минутного молчания, — ты знаешь, Наташа, я неспособен на ложь! Я слишком высоко ценю себя и свое достоинство. Если бы это было так, то я сказал бы тебе об этом. Слышишь, Наташа, я никогда ничего не скрою от тебя, никогда! Скрывать и лгать значит трусить. А я не трус и ненавижу трусость в самой ее основе. А ты просто капризничаешь с некоторых пор и упорно не желаешь меня понять.
