Чавес рассмеялся и написал. Они обменялись с Йельмом листочками. И положили их в карманы.
Потом Йельм опять погрузился в свои мысли. Невидящим взглядом он смотрел на косые струи дождя за окном.
Отцовство. Как легко нанести непоправимый вред. Не к месту сказанное слово, не найденное время, излишняя жесткость, требовательность и, наоборот, отсутствие требований. Прогнившая изнутри семья. Что лучше — молчание, постоянные ссоры, развод? Лед, в котором навеки замерз Лабан Хассель? Или адский пламень взаимных упреков, безумие постоянных ссор, готовых вспыхнуть из-за малейшей искры? Прошлое лето, “убийства грандов”, расставание с женой — за всем этим родительские обязанности отошли на второй план, и как это сказалось на детях-подростках? А еще ведь есть гены. Сейчас много болтают о наследственности. Якобы в жизни может происходить все, что угодно, важно, какая программа заложена в наших генах. Если это так, то Пауль Йельм зря корил себя: его сын пошел к торговцу наркотиками не потому, что Йельм в свое время пренебрег отцовскими обязанностями, просто в сыне проснулся вредный ген, и воспитание пошло ему не впрок. Но Йельм отказывался в это верить. Так или иначе, это его вина. Когда он провинился? Когда не мог без тошноты менять сыну памперсы? Когда выбирал в разговоре с ним подчеркнуто “мужской” жаргон? Или всему виной его работа? В чем и когда он провинился?
Йельм знал, что ответов много. На работе легче. Один ответ, один виноватый. Поле зрения сужается. Все, что запутывает и осложняет главное, отсеивается.
Дождь льет как из ведра.
Два охотника едут в северном направлении по Норртельевэген.
Два листка бумаги жгут их карманы.
* * *
В Риале был центр, очень маленький, но большинство людей жили в коттеджах, расположенных довольно далеко друг от друга в сосновом лесу. Глядя в карту, Йельм и Чавес все больше удалялись от центра, в конце концов дорога превратилась в тропинку, а лес стал непроходимым.
— Стоп, — скомандовал Йельм, уткнувшись носом в подробную полицейскую карту.
Чавес остановил машину.
— Еще метров двести. Вверх по холму и потом направо. Дом стоит совсем на отшибе.
Чавес кивнул, вынул пистолет, проверил и засунул его обратно в наплечную кобуру.
— Ничего, если я машину не запру? — ухмыльнулся он.
Йельм слабо улыбнулся и вылез под проливной дождь.
Время уже перевалило за пять. Тяжелые облака потемнели с приближением сумерек, лес казался черным и глухим.
Пригнувшись, они бежали под дождем. С деревьев им на голову сыпались мокрые иголки, они прилипали к лицу и волосам. Сверкнула молния, и на мгновение все окружающие предметы приобрели четкие очертания. Долю секунды в лесной чаще ясно были видны отдельные стволы, но грянул гром, и деревья тут же снова слились в сплошную черную массу.
Дом стоял за деревьями на холме. Если бы они не знали о его существовании, то вряд ли заметили бы его. Он был маленький, коричневый, к тому же потемневший от времени.
Они подошли к двери, держа оружие наготове.
Возле входной двери было стекло. В стекле — круглое отверстие. Йельм осторожно нажал ручку. Дверь была заперта. Он просунул руку в отверстие и открыл замок. Потом распахнул дверь, и они ворвались в дом.
Еще до того, как Чавес нашел выключатель и зажег свет, в ноздри им ударил нестерпимый запах. Который они сразу узнали.
Йельм и Чавес обыскали дом. Сделать это было нетрудно. Гостиная, совмещенная с кухней, крохотная спальня. Всюду пусто, никаких следов присутствия человека. Если бы не дырка в стекле возле входной двери и не ужасная вонь, они бы давно спрятали свои пистолеты.
Вот и еще одна дверь, возле мойки. Йельм осторожно приоткрыл ее. Темная лестница ведет вниз, в подвал.
Выключателя нет. Плечом к плечу, держа пистолеты наготове, они бесшумно спустились по лестнице.
Вот лестница закончилась. Дальше была кромешная тьма. Вонь усилилась.
Они стали шарить руками по холодной каменной стене. Наконец Чавес нашел выключатель.
Голая слабая лампочка загорелась под потолком.
На стуле сидел Андреас Гальяно.
Он смотрел прямо на них. В его глазах застыла немая боль.
В его шее чернели две дырочки.
