Дурная кровь - страница 47

— Надо поискать, не осталась ли где-нибудь во Фрихамнене его машина, — продолжал Хультин. — Гуннар поедет на фирму “Линк коуп” и порасспрашивает. Отпечатки пальцев мы пошлем на экспертизу в Интерпол и пригласим родственников всех недавно пропавших без вести людей для опознания трупа. Вигго придется поехать в морг и присутствовать при опознании. Остальные работают в прежнем режиме.

Прежний режим на практике означал ожидание. Но как ни странно, все расходились с собрания окрыленными. Объяснить это состояние было невозможно, они просто чувствовали запах добычи, это чувство объединяло их — как раз благодаря этому качеству Хультин когда-то отобрал в свою группу именно их.

Даже Вигго Нурландер, который получил на первый взгляд совершенно бесперспективное задание, парил как на крыльях, и не только потому, что его гены были увековечены в будущих детях. Нурландер чувствовал необъяснимый душевный подъем и не унывал оттого, что придется провести остаток дня в обществе опечаленных родственников, которые вряд ли узнают в убитом близкого человека.

Он забежал в кабинет и прихватил свою супермодную, даже чересчур легкомысленную кожаную куртку. До того, как его в Таллине прибила гвоздями к полу русская мафия, он всегда носил дорогой офисный костюм и был образцовым служакой, свято верящим в систему, приказы вышестоящих лиц и общественный порядок. Он был воспитан в другом мире, нежели тот, в котором ему теперь приходилось работать. Он сделал это открытие во время расследования “убийств грандов” и тогда же решил действовать на свой страх и риск: отрекся от столь любимого им порядка и в одиночку отправился в Эстонию “разбираться” с преступниками. Наука, которую ему там преподали, укрепила его уверенность в своей правоте. А жестокие удары молотка навеки отбили охоту принимать что-либо на веру. Не верить никому, кроме самого себя. И себе тоже верить с осторожностью.

Зато теперь он вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной и всерьез занялся своей внешностью. Где прежний животик, лысина и офисный костюм? Теперь Вигго Нурландер ходил в рубашках-поло и кожаной куртке, за которой он сейчас и зашел в свой кабинет.

Коллега, с которым он делил комнату, Арто Сёдерстедт, сидел за компьютером, но взгляд его блуждал где-то далеко за окном. Раньше они постоянно спорили, теперь стали добрыми друзьями и полагали, что различия в характерах только укрепляют их дружбу. На появление Нурландера Сёдерстедт отреагировал добродушным кивком и снова углубился в свои мысли, а Нурландер, схватив куртку, выбежал в коридор и направился вниз, в гараж, где стоял его служебный “вольво”. Он выехал на Бергсгатан, которая сейчас больше напоминала полноводную реку в начале ледохода. Осенние воды неслись вниз, в сторону Шеелегатан, а Нурландер пробивался против течения вверх, на площадь Фридхемсплан, и дальше, в сторону Каролинской больницы.

Скоро ему исполнится пятьдесят. Почти тридцать лет назад он был женат и провел в браке пару весьма неприятных лет. С тех пор его отношения с противоположным полом развивались ни шатко ни валко и вдруг сейчас, на пороге пятидесятилетия, переросли в настоящую круговерть ни к чему не обязывающих случайных связей. До сегодняшней ночи Нурландер полагал, что это — компенсация за годы подавленных инстинктов, и только сейчас ему пришло в голову, что это реакция тела на тиканье внутренних биологических часов. Ему представились ряды предков, чьи имена терялись в глубине веков и восходили к самому Адаму: у каждого из них был следующий в роду, которого он похлопывал по плечу, и это похлопывание сливалось в требовательное тиканье биологических часов: “тик-так, тик-так”, а голоса этих мужчин сливались в хоре, который твердил: “Не дай прерваться роду. Не будь последним”. Раньше Нурландер никогда не думал о детях, сейчас же эта мысль полностью завладела им: ему надо стать отцом, он хочет быть отцом, он должен стать отцом. И все из-за этой странной женщины, почти его ровесницы, которая как весенний ветер ворвалась в его холостяцкую квартиру на Бундегатан, позволила себя оплодотворить и исчезла в осенней мгле. Они провели вместе не больше четверти часа. Теперь она носит в себе кусочек его жизни. Он был уверен в этом. И, вспоминая ее, понимал, что и она в этом уверена.