Тут опять появилась Силла — со старой занавеской; угол, испещренный мелкими черными точками, был демонстративно вывернут наружу.
— О чем это говорит?
— О том, что мы моемся в душе, — ответил Пауль Йельм.
Силла вздохнула и запихнула занавеску в переполненное мусорное ведро. Потом достала остатки “мексиканской фигни”, сунула пластиковый контейнер в микроволновку, уселась перед телевизором и переключила канал. Не говоря ни слова, Дан взял пульт и снова врубил MTV.
Потягивая пиво, Йельм думал о том, что уже видел эту сцену. Три тысячи четыреста восемьдесят шесть раз.
— Сколько времени? — спросил он.
— Девятнадцать часов шесть минут тринадцать секунд, — ответила Силла, делая ход конем: включив телетекст, она закрыла происходящее на экране.
— Через неполные четыре минуты прозвучит гонг, — объявил отец семейства. — Я буду смотреть “ЭйБиСи”.
Борьба на диване продолжалась беззвучно. Пока еще это была игра. Йельм надеялся, что хуже не будет.
Микроволновая печь звякнула. Тува показалась на лестнице и застонала, увидев происходящее на диване.
— Привет, — поздоровался Йельм со своей четырнадцатилетней дочерью.
— Привет, — неожиданно приветливо отозвалась она. — Вы сегодня припозднились.
— Только не ругайся, — сказал он.
Разложив “мексиканскую фигню” по двум тарелкам, Йельм достал две ложки, налил два пива и, с трудом удерживая равновесие, доставил еду к дивану.
— Это случайно не учебник? — спросил он сына, который как раз в этот момент пытался достать пульт из кармана матери.
— Только не ругайся, — повторил сын за отцом, вырвал у матери пульт и снова включил MTV. Показывали рекламу, и он расслабился. Рука отца тут же выхватила пульт, включила второй канал и увеличила громкость. До начала специального выпуска оставались считанные минуты. Йельм только-только успел спросить сына:
— Как дела в школе?
Дан поступил в гимназию>[19], и Пауль тщетно пытался понять, как теперь устроена система образования. Сын выбрал так называемую “линию обществознания”, и разобраться в обществознании было гораздо проще, чем в уставе школы.
— Нормально, — ответил Дан.
Позывные программы шведских новостей были так же лаконичны, как ответ сына.
— Сейчас покажут телешедевр, — сказал Пауль Йельм, и остальные члены семьи посмотрели на него скептически.
А зря. Тут же на экране показалась диктор, которая взволнованным голосом сообщила об утреннем столкновении с наркодельцами в аэропорту Арланда и драматическом нападении на высокого полицейского чиновника прямо перед камерами “ЭйБиСи”. Слабонервных зрителей просили не смотреть. Йельм был заинтригован.
В кадре появился Вальдемар Мёрнер, директор департамента Главного полицейского управления, формально — руководитель “Группы А”.
Его светлые волосы были безукоризненно уложены, однако дышал он тяжело, будто только что сам гонялся за преступниками по аэропорту “Арланда”. На самом-то деле он наверняка только что прилетел на вертолете и не имел ни малейшего представления о том, что случилось. А задыхался оттого, что прямо в вертолете занимался на тренажере фитнесом. Несмотря на задыхание и отсутствие информации, держался Мёрнер решительно и деловито. И беззастенчиво врал.
— Вальдемар Мёрнер, директор департамента Главного полицейского управления, — представил его репортер. — Что сегодня случилось в Арланде”?
— В Государственную уголовную полицию поступил сигнал от американских коллег о том, что сегодня в Арланду из США прибудет большая партия наркотиков. Подробности операции я пока разглашать не могу.
— Кого-нибудь арестовали?
— Один американский гражданин схвачен полицией и обвинен в контрабанде наркотиков. В ближайшее время будут арестованы остальные виновные.
На заднем плане провели человека в наручниках. Это был тот самый пресловутый наркоделец Роберт Е. Нортон. Несмотря на четырех окружающих его автоматчиков, он ухитрился лягнуть Мёрнера, и тот со стоном упал. Падая, Мёрнер схватился за микрофон и потащил за собой репортера. Провод микрофона, видимо, опутал ноги оператора, потому что следом упал и он. Картинка на экране поехала, некоторое время был виден только потолок аэропорта, за кадром раздавались жалобы оператора, стоны репортера и словесная канонада Мёрнера:
