— Думаю, что да. Но вы понимаете, о чем я говорю? До самого конца он упорно работал над опытами, как будто что-то заставляло его прикидываться перед самим собой честным исследователем. На самом деле он давно уже им не был. То, что он сделал, чудовищно. И в конце концов он не вынес позора, отравился.
— Но зачем ему понадобилось делать вид, будто это несчастный случай?
— Если б это было явное самоубийство, все стали бы допытываться, чем оно вызвано, стали бы просматривать его записи и обнаружили бы его преступление. Если же смерть его казалась бы несчастным случаем, никому не пришло бы в голову искать причину, и память о нем могла остаться незапятнанной.
— Он мог уничтожить свои записи.
— У меня хранятся копии.
— А не мог он бояться, что вы решите продолжать его работу и обнаружите подлог?
— Пожалуй, нет, — тихо сказал Брейд. — Он мало верил в то, что мне под силу такие исследования. Наверно, он считал, что после его гибели я махну рукой на эти опыты. Вы понимаете мою мысль? Согласитесь, что теперь самоубийство представляется логичным?
Доэни с ожесточением поскреб подбородок:
— Логично не самоубийство, а убийство. Да ведь то, что вы мне рассказали, для вас гроб, профессор! Ведь выходит, что у вас был куда более веский повод покончить с парнем, чем я до сих пор прикидывал.
15
Брейд не ощутил ничего, кроме досады.
— Вы так просто отметаете самоубийство? Я же объяснил вам, почему нет записки. Вероятно, вы не представляете, что значит для ученого подделка данных? Какое это тягчайшее преступление?
Доэни, казалось, не заметил возмущения Брейда.
— Нельзя ли мне поглядеть на эти тетрадки?
Брейд подал ему одну, и Доэнц начал неторопливо перелистывать страницы. Он покачал головой:
— Нет, для меня это пустой номер. Но вам-то небось сразу видно, что в этих записях концы с концами не сходятся?
— Конечно.
— Дело практики! А я вот вижу, что концы с концами не сходятся у вас, — не может это быть самоубийство. Понимаете, есть два сорта людей, готовых на насилие. Одни ненавидят сами себя, воображают себя неудачниками. Что бы ни вышло, все к худшему. Ни в чем для себя не видят пользы. Случись же что-нибудь скверное — ас ними только скверное и случается, — они считают, что сами виноваты. Такого можно ни с того ни с сего лягнуть под зад. Эти типы могут быть и в распрекрасном настроении, среди них даже весельчаки попадаются, только все это до поры, до времени. Рано или поздно их скрутит хандра.
— Депрессивные маньяки, — сказал Брейд.
— Да? Их так называют? — спросил Доэни. — Ну не знаю, только такие обычно плохо кончают. Они-то и есть кандидаты в самоубийцы. Ножи да веревки от них надо прятать подальше, а то не миновать беды. Вторая категория — совсем другое дело. Слушайте, я разболтался о своей работе, а вам это, может, нисколько не интересно? — Он затушил сигару. — Не смотрите, что я увлекся, скажите, если надоело.
— Нет, нет, продолжайте. Ведь, судя по всему, я имею к данному делу самое непосредственное отношение.
— Ладно, поехали дальше. Так вот, вторые — это те, кто ненавидит всех вокруг. Не себя, заметьте, а всех прочих. Чтобы с ними ни случилось, они свалят вину на других. Такой выкинет какую-нибудь дурацкую глупость и уверен, что виноват в этом кто-то за тридевять земель. Он сам вас лягнет под зад и сам же побежит жаловаться в полицию — мол, у вас в кармане брюк лежала книжка, так он ушиб палец на ноге. И еще они уверены, что все против них, все их подсиживают, все под них подкапываются.
— Параноики, — сказал Брейд.
— Возможно. Зовите их как хотите. Так вот, ваш парень ближе ко второму роду. Верно?
— Пожалуй, верно, — медленно сказал Брейд.
— Факт. А такие с собой не покончат. Они же за собой ни в чем не признают вины. Это вы, проф, отравились бы, если б смухлевали в записях. А вашему парню и в голову не приходило себя упрекать. Он был уверен, что ни в чем не виноват. Считал небось, что вынужден так делать. Спросили бы его — он бы наверняка заявил, что ему приходится спасать себя, а то даже и человечество. Как бы то ни было, такие люди убивают не себя, а других, или их убивают другие.
