То, что Мартин представил в качестве своего «задания», как стало понятно уже через пару секунд, было ничем иным, как упрощенным пересказом изначального текста. Он объяснял его, но без внесения ясности или сокращения.
— Постой, — говорю я. Он замолкает.
— Ты просто пользуешься другими словами, чтобы сказать то же самое.
— Ну да, — соглашается он, — но я использую меньше слов и применяю больше западных понятий.
Я щелкаю каналы и останавливаюсь, чтобы посмотреть, как Саманта пытается остудить взбешенного Ларри Тейта.
— Почему ты думаешь, что я просил тебя кратко пересказать те отрывки, что ты мне читал, Мартин?
— Я думал, что вы, ну, интересуетесь этим и, может, у вас какие-то проблемы, ну, знаете, с пониманием, — говорит он.
Разгневанный Ларри ушел, и теперь Саманта звонит д-ру Бомбею — верный признак того, что дело плохо, и, вероятно, как раз из-за Бомбея. Может, он превратил Даррин в лошадь для игры в поло, а она нужна Ларри, чтобы расположить к себе богатого клиента. Д-р Бомбей, тем не менее, не отвечает, потому что он в каком-то экзотическом месте скачет на Даррин ради победы в финальном периоде важного матча. Разумеется, это просто догадка, но быть Даррин нелегко.
— Да, у меня были кое-какие проблемы с этим, Мартин. Точно были. А теперь давай попробуем еще раз. Я бы хотел, чтобы ты свел весь этот запутанный клубок учительских изречений к единственной доходчивой идее. Подведи итог. Руби его, пока не достигнешь сердцевины. Сократи его, как алгебраическое уравнение. Сожги все лишнее и посмотри, что останется.
— Ну, — начинает Мартин, и я уже знаю, что мы бьемся головой о непробиваемое доверие к внешнему авторитету. — Думаю, он имел в виду, что...
Я прерываю его:
— Какое это имеет значение, что он имеет в виду, Мартин?
Он пялится на меня с приоткрытым ртом.
— Это
твоя
голова на плахе, Мартин, это
твои
часы тикают.
Я пробую зайти с другой стороны:
— Как сформулировать твою задачу, Мартин? Что важно? Что ты надеешься сделать со своей жизнью?
— Свобода от оков, — отвечает он без колебаний. — Освобождение. Единство со всем, что есть. Единое сознание.
Я делаю усилие, чтобы не выброситься из окна.
— Хорошо-хорошо, тут целый перечень, или ты считаешь, что все это разные способы сказать одно и то же?
— Ну... Да, — колеблется он, удивляясь, очевидно, не самозванец ли я, — все это разные способы сказать о просветлении.
— Правда? Откуда ты знаешь?
— Ну, я провел больше двадцати пяти лет, занимаясь...
— Чем, Мартин? Ты потратил двадцать пять лет на что?
— На все. На обучение, медитацию, очищение себя. На чтение, посещение лекций, изучение всего, что можно, о духовном развитии...
Мне в голову приходит мысль, что именно к этому привело бы Сару выбранное ей направление. Двадцать пять лет бесплодного поиска, которого можно избежать, единственный раз поговорив начистоту.
— Что если бы ты обнаружил, что все это пустая трата времени? — спрашиваю я его. Он отшатывается, и я чувствую, что он на грани того, чтобы встать и уйти. — Погоди минутку, Мартин. Мы просто разговариваем. Предположим, ты обнаружил, что для достижения просветления, о котором ты говоришь, ты должен отбросить все эти наставления, которые ты уже усвоил. Мог бы ты отказаться от всех приобретенных знаний?
— Ну, я на самом деле не думаю...
— Что для тебя важнее? Просветление или знание?
— Я не думаю...
— Как долго уже твой гуру учит?
— Ну, где-то тридцать лет с лишним...
— И сколько его учеников достигли просветления?
— Ну, хм...
— Которых ты знаешь лично?
— Ну, хм, я никогда...
— О которых ты слышал?
— Это не...
— О которых были слухи?
— Я не думаю...
— Чем они занимаются, Мартин? Что за рецепт просветления они предлагают — что это?
— Хм, ну, медитация и знание, в основном...
— И за тридцать лет они ни разу не вывели кого-нибудь вперед и не сказали: «Посмотрите на этого парня! Он просветленный, и это мы его таким сделали!» За тридцать лет ни одного? Не думаешь ли ты, что они должны были бы предъявить уже целую армию просветленных?
— Ну, это не...
— После тридцати лет у них должны быть уже десятки поколений просветленных людей. Даже если бы четверть из них стала наставниками, к этому моменту, математически говоря, не наводнили бы они уже весь мир, как ты думаешь? Я задаю эти вопросы не как учитель, заметь. Я спрашиваю как потребитель или адвокат потребителя. Не думаешь ли ты, что есть смысл поинтересоваться показателем успешности наставника? Ты же веришь моему опыту, верно? Ты же спрашивал их о плодах их учений, когда пришел к ним учиться?
