***
Я заметил, что Кристина смотрит на меня. Я понял, что значит её взгляд, но не понял, почему она так смотрит. Она хотела знать, хочу ли я, чтобы она сделала то, что обычно делает – защитить меня от грязных поползновений. Она хотела знать, хочу ли я, чтобы она увела меня отсюда. Значит, я должен остановиться и подумать, потому что я не заметил здесь ничего, от чего меня нужно было бы защищать, кроме духовных банальностей, что не должно было дать Кристине повода так глядеть на меня.
Вот умные, успешные люди. Возможно, я плохо это описываю, но у Генри в одном носу больше ума, чем во всей моей голове. Когда-то и я был умным, как я помню, в какой-то прошлой жизни, о чём я, наверное, прочитал где-то – такую я чувствую с этим связь. Если у меня и было что-то от ума, то теперь – нету. Я стал слабоумным. Я не вижу дальше поверхности вещей. По натуре я не подозрителен, потому что единственная вещь, которая заслуживает недоверия во вселенной это эго, и я стараюсь держаться от него подальше.
Но сейчас Кристина смотрела на меня, и после нескольких секунд размышления я понял, почему. Генри специально меня сюда привёз. Вот что здесь происходит: я – гвоздь сегодняшней программы. Генри поставил меня в такую ситуацию, зная, что в какой-то момент я не сдержусь и начну говорить, что для меня, как известно, означает пуститься в длинную речь, выступление. Теперь для меня это стало очевидным. Я потешался над своей доверчивостью. С другой стороны, с некоторых пор у меня нет возможности много выступать, так какого чёрта – увидим, что будет. Я жестом дал понять Кристине, что всё в порядке.
***
Я сидел за столом и пытался казаться заинтересованным в разговорах вокруг меня. Я пил воду из бутылки, у Кристины в бокале был шипучий сидр. Все остальные пили и обсуждали вино.
Только Генри, его жена и Кристина что-то знали обо мне. Жена брата жены Генри, Барбара, сидела справа от меня. Она принесла салат. Я отметил, что он хорош, и она рассказала мне предысторию.
– Инди, это мой мальчик, ему восемь…
– Его зовут Инди? – спросил я, полагая, что это уменьшительное от Индианы.
– Да, – ответила она. – Это уменьшительное от Independence*. Он родился четвёртого июля.
----------*независимость. 4 июля день независимости США ----------
Я молча кивнул.
– Так вот, Инди услышал, как мама и папа говорят о повторной переработке материалов, и какая это замечательная вещь, и захотел переработать кошачий помёт. Так мило, не правда ли? А ещё он захотел придумать способ как использовать, знаете, грязный щебень с подошв.
– Очень экологически подкованный мальчик для восьми лет, – сказал я, пытаясь понять, какая здесь связь с салатом.
– Правда? Так вот, малыш набил кошачьим помётом мою сушилку для салатов, ну, знаете, такая решётка в чаше, которая крутится и за счёт центробежной силы высушивает латук?
Я кивнул и натужно улыбнулся, воображая, не придётся ли всем нам промывать кишки к концу истории.
– Инди заполнил её до верху помётом прямо из кошачьей коробки и долго-долго её крутил. А я в это время на кухне везде искала свою сушилку для салатов, потому что готовила салат, и мы уже опаздывали.
Я сочувственно рассмеялся, надеясь поскорее узнать, почему салат так необычно хрустит.
– Наконец, вошла экономка, неся в руках мою красивую сушилку, всю измазанную какашками. Я так рассердилась! – она засмеялась.
– Салат вроде бы сухой, – сказал я, с нетерпением ожидая окончания.
– Да! Ведь у меня не было выбора, верно? – спросила она меня, и я уже приготовился к худшему. – Я же не могла принести влажный салат?
– Нет?
– Конечно, нет. Я завернула его в наволочку, сделала небольшую дырочку и бросила в сушилку на пару минут.
– Салат?
– Только латук.
– А какашки?
– Нет ни грамма, – весело сказала она.
***
Я решил удушить следующего, кто взболтнёт своё вино и понюхает его. Не совсем, конечно, но бόльшая часть меня, чем я мог предположить, не могла поверить, что меня будет это раздражать.
Я отлично знал, что эти люди могли по своему желанию распоряжаться своими жизнями. Я отлично знал, что это их вечер, а я здесь как говно в бокале для пунша. Я отлично знал, что не вписываюсь в их реальность, а они всего лишь дети, увлечённо играющие в своей песочнице. Не то, чтобы я хотел разбивать их раковины просто ради того, чтобы как следует встряхнуть. Я не хочу играть роль духовного грязнули в этой компании, или в любой другой, и уж точно я не хочу никого спасать. Спасать от чего? От жизни? Что мне было всегда непонятно, так это то, что жизнь по правилам более прекрасна и волнующа за счёт бесчисленных степеней значительности, чем жизнь-фантазия. Они совершенно упускают такую замечательную, потрясающую, совершенную вещь. Игра их жизни проходит мимо, пока они сидят за обеденным столом, хлеща вино и навязывая друг другу элегантно причёсанные мнения. Они занимают себя тем, что играют в десятки или сотни маленьких игр, приводящих ум в оцепенение, избегая лишь реальной игры, и я не перестаю думать, что если бы они немного научились иметь дело со своим страхом, они смогли бы поднять свою задницу и начать играть в жизнь по-настоящему. А это значит иметь дело с тем, что есть, а то, что есть это действительно потрясающе, если ты там, откуда видишь это ясно и начинаешь понимать своё отношение к этому. Это не реализация истины или духовное просветление, это просто прямая встреча с фактами твоей жизни, а большинство людей всю жизнь только и занимаются тем, что избегают фактов. Меня смущает не то, что они это куча придурков – мы все куча придурков. Но то, что я знаю нечто, что, я уверен, они были бы рады услышать, и уверен, я мог бы достучаться до них, если бы только мог выразить это ясно.
