Я улыбнулся, но она не могла видеть этого, поскольку я сидел за пределами лужицы света от настольной лампы. Хотя, вобщем-то, она говорила не со мной.
– Весь широкий спектр интерпретаций "Моби Дика" за все эти годы олицетворяет множество способов интерпретации человеком своего мира – маски, которые он на него надевает , но "Моби Дик" это прорыв сквозь все маски. Это то, что ты имел в виду под словом "дальше"? Ахаб прорвался сквозь все маски, и только такой, как Ахаб, способен понять это. Чтобы понять Ахаба нужен Ахаб. Чтобы создать его, нужен был Мелвилл, и нужен был ты, чтобы увидеть. Мне вдруг пришло в голову, что твоя книга будет Розеттским камнем , который позволит мне расшифровать "Моби Дик".
Я прилип к стулу, оставаясь совершенно неподвижным, чтобы не испортить торжественность момента одним из тех нелепых звуков, в которых придётся обвинять стул. Через минуту она заговорила снова.
– Ахаб не умер. Он не проиграл. Он не потерпел неудачу.
– Нет, – сказал я, – он достиг цели. Его успех абсолютен.
– Это не трагедия. Это не печально.
– Нет. Это победа. Свобода. Истина. Красота. Всё хорошо.
– Чёрт побери, – пробормотала она.
– Вот тебе раз. Разве ты, э, не преданная католичка?
– Я уже ни черта не знаю, кто я есть.
Я рассмеялся. Видимо, такое влияние я оказываю на людей.
– Значит, когда он вернулся, – спросила она, – верхом на гробу, он больше не был Ахабом, так ведь? Мономания прошла. Безумие, неистовая одержимость…? Их больше нет? Он просто… что?
Я подсказал слово.
– "Готов".
– "Готов", – повторила она.
– Посмотришь ли ты на Мелвилла или на Ахаба, ответ один и тот же. Его поиск окончен. Его гарпун, спаянный как клей из расплавленных костей убийц, выпал из его руки, как ручка из руки Мелвилла. Моби Дик убит, хоть и уплыл – кит от Ахаба, книга от Мелвилла. Ахаб убит, но продолжает плыть. Мелвилл убит, но живёт и дальше. И с тех пор он, как говорит последнее слово книги…
На этот раз слово подсказала она.
– Сирота.
36. Монреаль
Только они сами могут понять себя, и себе подобных, Как душа понимает душу.
– Уолт Уитмен –
Я мог бы научиться ненавидеть Канаду.
Прошло два с половиной месяца. Я сидел в Монреале за уличным столиком одного из тех атмосферных маленьких кафе, которые люди находят очаровательными, однако, насколько я могу судить, это в основном просто сидение за столиком на улице. Передо мной стоял бокал, но из-за не очень понятных объяснений с не очень очаровательным официантом, я не вполне понимал, что в нём. Я был занят изучением странного меню, когда услышал голос, которого не слышал почти два года.
– Ну, как идёт жизнь просветлённая?
Я поднял голову и улыбнулся.
– О, прекрасно, спасибо. Выжимаю все соки, – продекламировал я. – А у тебя?
– О, я тоже абсолютно довольна, да, – ответила она. – Точно вовремя, я смотрю.
– Вежливость королей, – ответил я.
Она оставалась стоять. На глазах у неё были тёмные очки, но нетрудно было заметить, что она несколько измотана.
– Добро пожаловать, – сказал я, указав на стул, за которым она стояла.
Эти слова подействовали на неё тяжело. Она невольно издала звук, похожий одновременно на икоту, смех и плач, но не села.
– Как новый вампир должен обращаться к создавшему его вампиру? – спросила она, по-прежнему оставаясь стоять.
Обычное приветствие, но это хороший вопрос, важный.
– В твоём случае, – ответил я, – как Джулия.
Она поднесла руку ко рту, всхлипнув, и кивнула головой.
– Кажется, её больше нет, – проговорила она сквозь еле сдерживаемые слёзы.
Когда ты "готов" – ты "готов", это правда, но это также начало. Как я уже говорил, новопробуждённый может потратить десяток лет на то, чтобы приспособиться к жизни, и это совсем не то, что ты мог бы себе представить.
– Понимаю, – сказал я мягко, – но поскольку она исчезла, тем самым позволив тебе сейчас быть здесь, ты могла бы почтить её память, взяв её имя.
На этот раз рыдание вырвалось из неё, и она стремительно пошла прочь. Я уткнулся в меню, и никто не догадывался, что я думаю глубокие, просветлённые мысли. Прошло около десяти минут, прежде чем она вернулась. Я поднял глаза и увидел её снова стоящей за спинкой стула.
