Они засмеялись.
— В отличие от молитвы, воплощение — это первая и последняя надежда. Когда мы понимаем, что это в действительности такое, и как оно в действительности работает, оно естественным образом становится нашим единственным способом действия в мире – не только в получении того, что мы хотим, но в знании, как хотеть и чего хотеть, в знании, что и зачем делать. Вместо отчаянной мольбы о желаемом, воплощение становится нашим образом движения по жизни, взаимодействия со вселенной.
Шагая по песку, я позволял словам приходить.
— Это приводит нас к наиважнейшему различию между молитвой и воплощением – молитва специфична. Вы чего-то хотите, и вы просите об этом – чтобы исчез прыщ, чтобы быть здоровым, чтобы ваш ребёнок имел по десять пальцев на руках и ногах. Но воплощение не специфично. Оно касается не только того, чего вы хотите, оно касается всего, что вы делаете и как, кто вы и как вы двигаетесь в мире. Оно касается формирования сна и движения внутри него в неразрывном слиянии «я» и «не-я». Это стирание грани между сновидящим и сновидением. Вы воплощаете не только машину или новые ботинки, вы воплощаете самих себя, а всё остальное следует естественно и без усилий. Вы видите, почему молитва — это лишь скудная маленькая концепция по сравнению с этим.
— Воплощение — это что-то вроде синхроничности? – спросила Карен.
— Вроде того, – ответил я, – но синхроничность — это ещё один неопределённый термин, как и молитва, который мы используем, чтобы описать явление, которое смутно себе представляем и не понимаем. Помоему, термин «синхрония» придумал доктор Юнг. Есть широко известный случай, когда он обсуждал жуков скарабеев с одним пациентом в высотке Нью-Йорка, и вдруг совершенно невероятный жук появился в окне. Это действительно хороший пример для наших целей, так как он показывает, насколько совершенно наглой должна быть синхроничность, чтобы мы смогли её обнаружить. Можно подумать, что синхроничность — это тип диковинного совпадения, но если наши глаза открыты, мы бы увидели, что это вовсе не редкое происшествие, это основной организующий принцип энергии. Если вам нужно, чтобы египетский жук стукнулся о ваше окно на Манхэттене, дабы преподать вам урок синхроничности, то реальный урок будет состоять не в том, что вы увидели нечто очень необычное, но что вы настолько слепы, что не замечаете совершенно нормальных вещей.
— Но как это возможно, что все настолько слепы, как вы говорите? – спросил Джефф, который сидел рядом с Карен.
— По той самой причине, – ответил я, – что именно все.
— И что же нам делать, чтобы открыть глаза? – спросила Джэн, женщина лет пятидесяти с коротко остриженными седыми волосами, сделавшая несколько замечаний в этот и в прошлые вечера, которая, пожалуй, была скорее намерена выражать своей скептицизм, нежели получать ответы. – Это же метафора, как я поняла.
— Может быть, – сказал я. – А может быть это реальное видение, а то, что мы видим физическими глазами, это метафора. Мы начинаем видеть ясно, когда начинаем видеть, что спим, стиснутые тугими витками собственной эмоциональной энергии. Когда мы действительно понимаем, что спим в царстве сна, тогда мы можем начать серьёзные попытки пробудиться, что состоит в срубании этих тугих витков. Это переход, который в здоровом обществе мы могли бы совершить естественно и относительно легко в ранней юности. Однако, в мире, который мы знаем, очень немногие совершают его, а из тех, кто совершил, намного меньше тех, кто продолжил развитие до сколь-нибудь значительной степени. Всегда работает духовная инерция, сопротивляясь движению или изменению. Она встроена очень глубоко. Вот почему так важно слово дальше.
— Но вы, – спросила Джэн, – вы продолжили развитие дальше, за пределы перехода в человекавзрослого?
— Да, продолжил. Сейчас я, вероятно, равнозначен взрослому юноше. Ну, взрослый юноша со звёздочкой, из-за просветления.
— Значит, вы как взрослый юноша? – спросила Джэн, защищаясь. – А остальные мы все что, только дети?
— Не совсем дети, – сказал я. – Скорее нерождённые дети, которым ещё предстоит выйти из чрева. Жизнь начинается, когда мы рождаемся для духа. Нет возможности для развития до этого выхода. Когда я говорю, что, возможно, мог бы быть взрослым юношей, я имею в виду мир, где мы были бы развиты в здоровом, нормальном смысле, где жизнь — это вечное путешествие роста, расширения и понимания, где тридцатипятилетний человек был бы значительно более развитым, чем тридцатитрёхлетний, а не лишь только более застывшим. В таком мире не было бы даже таких слов, как удача, молитва, воплощение или синхроничность. Эти слова подходят для мира людей с закрытыми глазами, в котором наше лучшее мышление — это почти мистическое гадание, основанное на таких хрупких доказательствах как жук в окне, но не для мира с людьми с открытыми глазами, где всё доступно прямому наблюдению.
