Отрицание Смерти во всём множестве его форм — это та нора, на дне которой мы сидим, съёжившись и дрожа, напуганные до смерти за свою жизнь. Осознавание Смерти — это акт выхода из норы и созерцания мира, в котором мы живём, и творения, частью которого мы являемся. Я много раз говорил, что все люди, по всему миру и по всей истории, выглядят простыми детьми с перспективы человека, который предпринял всего один шаг, и вот он, этот шаг. Осмелиться выйти из норы, объявить свободу от детских верований, повернуться к смерти, посмотреть в глаза неубиваемым архи-демонам тщетности и бессмысленности – вот где начинается путь, и никакого пути не начнётся где-то ещё. Всё остальное мы делаем ради того, чтобы оставаться немыми, убивать время, закапываясь всё глубже.
Что сделал бы я, будь я в той группе, слушавшей сегодня меня и Лизу? Невозможно сказать, конечно, но в идеализированном смысле, могу предположить, что я бы пошёл домой и провёл черту. Я начал бы с того, что собрал бы в кучу все духовные обломки и мусор, накопившиеся за долгие годы – каждую книгу и журнал, всю одежду и драгоценности, каждую статуэтку, безделушку, тотем, идол – облил бы бензином и смотрел, как всё это горит; разделся бы догола, выл на луну, давал бы дикие, как на войне, клятвы, призывая в свидетели луну и звёзды. Громкий, дурацкий поступок? Абсолютно верно. Таким и должно быть проведение черты. Вы должны послать мощный сигнал, даже если только для себя. Никто не входит в это в здравом уме и невозмутимости.
Или может быть, я поступил бы по-другому. Может быть, я сказал бы, что мне нравится моя жизнь и мой подход к духовности такими, какие они есть. Я хочу быть счастливым и жить хорошую жизнь. Спасибо за сумасбродную речь о смерти, Джед, но я хочу жизнеутверждающей духовности, а не всех этих долбаных смертей и войн. Мне нравятся мои книги, моя медитация, и я совсем не вижу смысла сжигать да тла свой дом, когда всё, что ему нужно, это лишь слой свежей краски.
В конце концов, не имеет значения, как вы сыграете, ведь это всего-навсего игра.
В путь – немедленно в путь! Кровь кипит у меня в жилах!
Прочь, о душа моя! Поднимай скорее якорь!
Руби канаты – отчаливай – ставь все паруса!
Не довольно ли стоять здесь, словно вросшие в землю деревья?
Не довольно ли пресмыкаться, есть и пить, словно грубые животные?
Не довольно ли омрачать свой ум книгами?
Вперёд – держи курс только в открытое море, о отважная пытливая душа моя, я с тобой, и ты со мной;
мы поплывём с тобой туда, где ни один моряк ещё не плавал, рискуя кораблём, собой и всем на свете.
О, храбрая душа моя!
О, дальнее, дальнее плавание!
О, безрассудная, спасительная радость! Не все ли моря божьи?
О, дальнее, дальнее, дальнее плавание!
— Уолт Уитмен –
Ну почему так скоро стало поздно?
Настала ночь, а только что был день.
Сейчас декабрь – недавно был июнь.
О боже мой, как быстро время пролетело!
Ну почему так скоро стало поздно?
– Доктор Сьюз –
Глубоко расслабившись, в настроении, дружелюбном к смерти, я сидел в волшебном кресле и без усилий скользил сквозь лунную ночь в нескольких футах над поверхностью тихо спящей планеты. Kyrie из «Торжественной мессы» Бетховена наполняла пространство подобно тёплому золоту, в то время, как сельский ландшафт Вирджинии проносился мимо. Ночь была холодной, но мне было тепло в моём волшебном кресле. Виды и звуки создавали и определяли моё сознание. Не было ни прошлого, ни будущего. Холмы, поля и леса потеснились, чтобы дать место маленькому городку – поселение людей на планете под названием Земля.
Город спал; мы без труда промчались сквозь него и снова выехали на бегущие мимо поля.
Впереди появилась встречная машина, свет фар приближался, подобно тому, как он приближался к Брэтт в её последние секунды. Если свет этих фар пересечёт черту, я готов, и надеюсь, Брэтт тоже была готова. Надеюсь, её последние мгновенья были похожими на эти – было время вспомнить хорошо прожитую жизнь, исполненную роль, сыгранную игру. Надеюсь, у неё была секунда с половиной, чтобы попрощаться и поблагодарить. Особенно поблагодарить. Благодарю за гостеприимство. Спасибо за отпущенное мне время.
