Теперь тут камни, песок и редкая трава, пробивающаяся сквозь щебенку. Император не узнал бы местности. Вместо яростного простора, сверлящего зрачок, — открытка, вместо дворца — какая-то разломанная вставная челюсть, вместо умащенных, познавших все грани разврата рыбок — ходячие ветоши и рыхлые подростки. Рак времени сожрал все. Табакерка Капри, однажды чуть приоткрывшись, теперь захлопнулась навсегда.
— Налюбовался? — голос Кости возвращает меня из сна. — Слава богу! А теперь — в гостиницу, в душ, в ресторан!
Финал
Мой рассказ слишком затянулся, вытянулся, как италийская пальма. И теперь — пора заканчивать. Пора нахлобучить верхушку, взять финальный аккорд, любой, пусть даже слегка визгливый и в прошедшем времени.
Когда мы остановились у седьмого по счету ресторана, Костя начал терять терпение.
— Старик, — серьезно сказал он, — давай ты побыстрее определишься. А то мы с Робертой уже жрать хотим.
Я в ответ поморщился на раскрытое меню. Не объяснять же ему, в самом деле, зачем я хожу от одного ресторана к другому. И вдруг, в эту секунду меня как будто ударило током: в глубине зала я увидел того, кого искал. Римского историка. Он сидел за дальним столиком в красной майке. Собственной персоной. Один-одинешенек. Без нее.
— О-кей, — сказал я, стараясь не выдать свое волнение. — Давайте тогда останемся здесь. А то Роберта уже устала.
Роберта ответила мне доброй улыбкой и неопределенно качнула головой.
Мы выбрали стол, и я уселся так, чтобы не упускать из виду его красную майку. Надо же… Еще жрет что-то. И с таким аппетитом. Хотя что тут такого? Не сидеть же ему голодным. Интересно, а скоро она вернется?
— Знакомого увидел? — спросила Роберта.
— Для начала — по бокалу вина, а? — предложил Костя.
Я молча показал глазами на их спины. Костя и Роберта дружно обернулись.
— Ох ты, надо же, и он здесь, — удивился Костя. — Давай его пригласим, а?
— Не стоит, — твердо сказала Роберта.
— Ладно. Но я хотя бы схожу поздороваюсь. — Костя поднялся. — А то неудобно, я ведь у него учился.
Я потянул Костю за рукав.
— Чего?
— Слушай, спроси, здесь ли Джулия.
Костя скривился.
— Спроси, — поддержала меня Роберта.
— Ладно.
Костя направился в глубь зала.
Подошел пожилой усатый официант, держа наготове блокнот. Роберта произнесла по-итальянски несколько слов. Официант шевельнул усами, что-то записал и отошел с самым серьезным видом.
— Я нам всем белого вина заказала, — пояснила Роберта. — Будешь?
Я кивнул. Тут вернулся Костя.
— Джулии нет, старик. Так что не рассчитывай. Вчера с друзьями умотала в Сорренто на дискотеку, а его тут оставила.
Мимо нашего столика прошли три высокие грудастые блондинки. За ними двигался седой очень смуглый мужчина лет пятидесяти.
— Ишь ты, — усмехнулся Костя. — Все равны как на подбор, и с ними дядька Черномор.
Мы столкнулись с красной майкой в туалете. Я целый час терпеливо поджидал, пока он туда спустится. Сидел и ждал. Слушал Костины шутки, пил вино, плющил сигареты одну за другой о пепельницу и ждал. Наконец дождался и кинулся за ним.
Он вышел из кабинки, что-то себе насвистывая и застегивая на ходу ширинку. И тут увидел меня, загородившего выход. Узнал, испугался, остановился, справился с ширинкой и начал неуверенно переминаться с ноги на ногу, не решаясь идти в мою сторону. Я скрестил руки на груди и участливо поинтересовался:
— Как жизнь, профессор? Побывали уже на вилле Тиберия?
Повисла долгая тишина. Слышно было, как капает вода в унитазах.
— Это жизнь, понимаете? — выдохнул он наконец, почувствовав, что наше молчание слишком уж затянулось. — Так вышло, поймите. Я был тогда очень одинок. У меня с книгой что-то не получалось. Я как будто падал с огромной высоты, понимаете?
— Очень даже понимаю, — я сделал сочувственное лицо. — Вы были одиноки, у вас не получалась книга. Вы начали падать с огромной высоты. Потом приземлились и воткнули член в мою жену. Что ж, бывает…
— Мне, правда, очень жаль, что так вышло… — он принялся разглядывать белую надпись UCSB на своей футболке, — Очень жаль. Но жизнь ведь продолжается, верно?
— Угу, жаль, — повторил я и вдруг услышал свой собственный дикий крик, заметавшийся среди кафельных стен. Так могло кричать только раненое животное:
