Обычные школьные, институтские и семейные фото застенчивого человека с ускользающим лицом. На некоторых фотографиях он словно бы прислушивается к чему-то, растерян, хмурится.
В сценариях, не представлявших ровно никакого драматического интереса, всегда был один и тот же герой — молодой официант, и финал — апокалипсис. Поражало, однако, что Федор делал ударение совсем не на том и подобрал для выражения своих мыслей такую неподходящую форму. Сергея потрясли монологи главного героя, похожие скорее на дневниковые записи. Это были замечания о странных на первый взгляд проявлениях человеческой природы — интимные, глубокие и свойственные всем — но признавать их за собой отважился бы не каждый. Сергея так восхитило и напугало написанное, что он даже обернулся, не видит ли этот текст еще кто-то, кроме него. Федор беззастенчиво говорил именно о том, о чем Перепелка всегда умалчивал. Это было табу, он не смог бы говорить такое при маме или дочери. Пришлось бы переходить на другой уровень общения, практически невозможный между людьми. И если слоган Перепелки — “Для каждого”, то слоган Федора — “Для каждого Тебя”.
Завершая чтение “сценария”, Сергей неожиданно испытал свой маленький апокалипсис, он вдруг засомневался в высшем и справедливом устройстве мира, все морально-нравственные устои показались ему призрачными, слишком заданными. Так у него было однажды, когда он перекурил анаши, — все перевернулось с ног на голову и верилось, что можно вывести мир на новую дорогу и легким взмахом руки спасти его от вечных правил, вечных религий, вечных убийств, обманов и катастроф. Какие-то доли секунды Сергей балансировал на краю сияющей пропасти, и свет спасительного знания уже взламывал его череп, но потом он поел, и все это прошло.
Федор был неудобный, отвратительный, но поразительно искренний и талантливый человек, которого необходимо срочно спасать. На его спектакли точно никто б не пошел, но читали бы его многие, в том числе и родители, и дети, если они у него есть. Но вот что он писал дальше: “Сегодня взяли в кредит пластиковые окна фирмы “Калева”. Посоветовал Валеркин друг, который там работает. Семьдесят тысяч рублей. Мы сглупили, в том плане, что на окно, защищенное лоджией, не надо было ставить двойной стеклопакет. Когда я брал кредит, вдруг выяснилось, что у Тани в “Хоум кредите” долг на пятьдесят тысяч. Как, из каких трат он образовался?! Таня, скажем так, слишком широкая натура, я замечал, что в кафе и барах она платит за всех. Я ей еще сказал тогда, что мы в этом похожи и что у нас никогда не будет денег. Она сказала, что так все Львы по гороскопу”.
“Сегодня Вика разбила бутылку вина за пять тысяч долларов, все видели, что пьяный клиент подтолкнул ее под локоть. Клиент промолчал, и мы будем в течение полугода делать отчисления от зарплаты”.
“Сегодня банкет — удалось заработать — везу домой непочатую бутылку торфяного виски, большие объедки торта и, скажем так, чужой роскошный букет для Таньки. Ехал и ежился от сознания того, какая же я мелкая личность”!
Сергей даже усмехнулся. А вот и он:
“Сегодня были на спектакле Перепелки. Специально отпросился с работы, пошел из-за Тани, чтобы был хороший секс. У женщин трепетное отношение к сексу, им нужно “единство душ”. Они защитницы всего земного и телесного — они продлевают материальность этого мира. Ей подозрительно нравится Перепелка, он добрый, считает она. Все люди уже заранее были готовы к чему-то хорошему. Я проснулся от его слов. Он сказал, что, когда бреется, иногда вспоминает что-то неприятное и морщится перед зеркалом — это было точь-в-точь про меня. После этого я слушал его очень внимательно, и мне стало жалко своей прошедшей жизни и вообще. Он говорил обо мне, он заикался и запинался, как я, если бы вышел на сцену, он дергал плечом и усмехался, он был летчиком, а я хотел быть милиционером. Как он умеет говорить обо мне так хорошо. И мне было хорошо с ним. На работе было хорошо. Весь день в голове голос Перепелки”.
“Сегодня банкет. С самого утра я имел очень неприятный разговор с Катей по поводу фамильярного обращения с клиентами, не поймешь — то любите клиента, запоминайте вкусы и пристрастия, то фамильярность. Я уже типа согласился, что лажанулся, а она все говорит и говорит. В каком-то отчаянии вышел покурить, я задыхался, сигарета выпала из рук, Катюха умеет взорвать мозг, и вдруг увидел Перепелку — он сидел в машине и, прислонившись к стеклу, смотрел на меня задумчивыми, невидящими глазами. Взгляд его скользил по витрине, мусорке и по мне. Войдя в ресторан, я понял, что за торжество будет у нас, и понял, что снова увижу его. У нас вручали премии молодым писателям. Видел в жюри Дридзо — он оказался удивительно невысокого роста, а Улядуров совсем не такой крутой, как в том боевике, даже наоборот. Я всегда был рядом с Перепелкой, обслуживал его, видел его затылок и шею, прислушивался. Он неприятно поразил меня, всех перебивал и рассказывал свои истории. Я понял, что он не циник — он играл циника, неумело, как это делают искренние, добрые и беззащитные люди. Он пил виски “Чивас Ригал”, съел несколько бутербродов с маслом и черной икрой. Он был очень вежлив со мной, это как бы плата за наше халдейство, мы равны как бы. Он уехал. Чаевых никто не оставил, как всегда звезды. Я вышел вслед за ним покурить. Он был ОДИН, просто поймал частника, сел и уехал, обалдеть! Мне казалось, что я еду вместе с ним, и мы с ним вспоминаем, мы говорим: “А давай вспомним все такое советское и сапоги на “манной каше”. Таксист не выдерживает и присоединяется к нам. Если бы знал, то взял бы Танькин “Песок”, чтоб он поставил свой автограф для нее”.
