Друзья из берлоги - страница 32

Три колеса крутились у сруба. С белым шумом лилась на колеса вода. У плотины стояли подводы с мешками, мальчишки удили рыбу. Гусиные стаи обрамляли эту картину.

Устройство мельницы не нуждалось в каком-нибудь пояснении. Все было почти на виду. Подпертая вода по трем деревянным лоткам лилась на колеса с широкими «перьями». Валы колес деревянными шестеренками («зубья кленовые, поглядите, как кость блестят», – объяснил мельник) соединялись с валами, вертевшими жернова.

Мы заглянули под крышу первого этажа в момент, когда крутились два из трех жерновов. В белом мучном тумане двое работавших тут еле угадывались. Один из мельников отгребал в мешки размол ячменя, другой в углу «ковал» жернов. «Стирается… Неделя – и надо его подымать. Вот так зубилом почешем и снова на место».

От камня летели искры. Шумела за бревенчатой стенкой вода. С ровным гулом вертелись тяжелые мукомольные камни. И непрерывным ручьем из-под них лился теплый на ощупь, духовитый размол зерна.

– Сколько же за день?..

– А сколько хочешь, – весело откликнулся мельник. – Мелем колхозу, мелем колхозникам, вам, если надо смолоть, – привозите!

Оказалось: этот старинный снаряд может переработать в сутки четыреста с лишним пудов зерна.

– Мелем и ночью – вода всегда готова работать. Мелем зимой. Ледок пообколем и запускаем – пар стоит от тепла!..

Мы вышли с мельником на порог. Из деревни по дороге к плотине важного вида петух вел десятка четыре кур.

– Кормятся тут, у мельницы. Рыбешка тоже к этому месту льнет.

– И люди? – Я показал на выведенное по мучному инею пальцем слово Монреаль.

– А как же! Мельница – вроде клуба. Ожидая помола, кто брешет, кто слухает, кто песни играет. Бывает, и подерутся. А это Олимпиаду, видать, обсуждали… Добавлю-ка я водицы…

Мельник поднял затворы, и сразу же над колесами увеличился белый гребень.

А потом был на мельнице и ночлег. В Трубчевск в гостиницу мы решили не ехать. В благословения председателя Алексея Петровича Верховца принесли на мельницу сена, расстелили брезент.

Спать, однако, почти не пришлось. Уже в темноте председатель привел какого-то старика и представил:

– Вот познакомьтесь, настоящий профессор по мельницам…

Профессором оказался наш знакомый пастух Купреев Григорий Степанович. Оказалось: он первым и поддержал председателя. Все сам рассчитал, спроектировал и направлял потом плотников. Мельничное дело Григорий Степанович знал от отца. «А он от своего отца. Так и велось. Без чертежей, без всяких бумаг, понятное дело, строили. Все в голове держали».

Разговор о тонкостях дела протянулся за полночь. Когда мы вышли проводить мастера с председателем, над мельницей стояла луна. Видно было лошадей на лугу, на плотине бормотали пришедшие на ночлег гуси. Пахло поспевшими травами, мокрым деревом и мукой.

– Благодать…

– Благодать, – отозвался старику председатель.

У крайних дворов Чижовки кто-то шел с транзисторным приемником.

Шаги и радиоголос растаяли в темноте.

– Года… Когда-то я тут вот так же ходил, – вздохнул старик. – С балалайкой ходил. Остановлюсь, бывало, послушать, как ночью шумит вода у колес. Вот так же шумела…

Мы попрощались. И, ворочаясь на сене, долго еще не спали, слушая, как за стеной, пробиваясь сквозь щели, шумит вода.

Фото автора. Брянская область. 1 сентября 1976 г.

Не помню года, когда бы так много было сказано о погоде. В потоке прогнозов, стенаний, молитв и шуток можно было выловить даже и афоризмы. «Эта ужасная хорошая погода», – писала газета «Пуэн» в Париже. «У нас украли лето!» – сказала дачница в электричке Москва – Загорск. В одном месте Европы было ужасающе сухо. В другом – слишком мокро. И то, и другое нехорошо, ибо все живое удивительно точно и тонко притерто к привычным природным нормам…

В Европе жаре сначала обрадовались – хорошая погода кого не обрадует! И майские затяжные дожди у нас тоже не огорчали: «В мае дож – будет рожь». Однако дальше – больше, и стало ясно: запад Европы изведает наше лето 72-го года, а мы проведем это лето, как англичане, под зонтиком.