– Я не покупаю ценных бумаг.
– Не купишь сейчас, заплатишь потом вдвое.
– Не надо меня пугать. Давай закончим с Кащеевым. Где он?
– Он в Москве.
– Что он там делает?
– От тебя прячется.
– А где его люди?
– Я их отпустила. Не хотела, чтобы эти козлы помешали нашему разговору.
– Что ты просишь за Кащея?
– Хочу, чтобы ты его убил.
– Зачем тебе это?
– Надоело быть его подстилкой. Слишком жадный парень.
– Говори адрес.
– Не так сразу. Я тебе не нравлюсь? Ты теперь без женщины, может, сначала поиграем?
– Ты спятила?
– Почему? Боженьку стесняешься? Так это он дал нам радость любви.
– Любви, но не свинства.
– Ты еще будешь морали мне читать? Дурак. Не хочешь, адрес не скажу.
– Сука ты. – Не выдержал Голенев.
– Лаяться в церкви грех. – Мака подошла к Олегу, расстегнула ему рубашку и стала гладить грудь: – Сколько у тебя шрамов… Ты и вправду крутой. – Ее рука скользнула ниже.
– Не здесь и не сейчас. – Отстранил ее Голенев: – Получу адрес, возможно, я тебя и навещу.
– Ладно, так и быть. Но у меня условие.
– Еще одно?
– Секс удовольствие. Я о деле.
– Выкладывай?
– Ты замочишь его так, чтобы об этом никто не знал. Труп найти не должны.
– Что же, мне его кремировать прикажешь?
– Техника не мое дело. Решай сам. Но Кащеев должен исчезнуть, раствориться, сгинуть.
Олег задумался. Ему раньше не приходилось решать подобных оперативных задач. Мака воспользовалась моментом и снова прижалась к нему. Ее рука быстро нашла, что искала. Поняв, что ее прелести не оставили его равнодушным, она улыбнулась:
– Может, все-таки возьмешь меня на алтаре. Это так романтично. А ты же у нас романтик…
Голенев снова отодвинулся, но не столь решительно. Мака больше не настаивала. Она знала, этот парень теперь к ней вернется. Она запустила свою худую гибкую кисть за икону Спасителя, и извлекла бумажку:
– Вот то, что ты просил. И запомни, он живет один, но дверь просто так не откроет. Нажмешь на звонок и два раза стукнешь кулаком. Это сигнал его корешей.
– Он тебе это сам сказал?
– Он мне никогда сам бы этого не сказал. Я вытянула у его шестерки. Тот через пару дней едет в Москву для доклада. – Мака не стала объяснять, каким путем выведала сведения у Рублика. Но Голенева это и не очень интересовало. Он хотел уже выйти, но задержался и спросил:
– Как твои люди покинули территорию?
– Ушли через забор за автомастерскими.
«Хитрая, стерва», – подумал Голенев и пошел из церкви.
– Ты обещал, а боженька свидетель. Жду. – Напомнила она ему вслед.
Афганцы встретили Олега на пороге.
– О чем ты с ней так долго трепался? – Спросил Хорьков.
– Она сдала мне Кащеева, для этого и затеяла весь спектакль.
– Не повезло мужику. Змею пригрел.
– Да, змею, – согласился Голенев и хотел добавить, что змею соблазнительную, но воздержался. Итак чувствовал себя скотиной. Не успел похоронить Тоню, а уже позволил другой бабе схватить себя за член. Единственно, что оправдывало вдовца, руководствовался он в этой ситуации соображениями мести.
Супруги Мурзиковы очень гордились тем, что живут в Москве. Борис Григорьевич родился в Каменске-Шахтинском, в семье потомственных шахтеров. Но сам побывал в шахте лишь однажды в детстве с экскурсией пионеров. Погружение в мрачные недра напугало его на всю жизнь. Идти в армию ему тоже очень не хотелось, но спасло врожденное плоскостопие. Этот недуг не очень Мурзикову мешал, но сильно сказывался на походке. Избежав почетной обязанности защитника родины и шахтерской доли, Борис Григорьевич уехал в подмосковный город Апрелевка. Там он устроился сантехником в ЖЭК, где и познакомился с Клавдией Валентиновной. Они оба мечтали жить в столице, поженившись, оба устроились по лимиту в ЖЭК, но уже московский. Много лет прожили в общежитии, откладывая каждую копейку. И вот, наконец, собственная квартира в Солнцеве. Ничего, что новый микрорайон построили за Кольцевой автодорогой. Зато в паспорте прописка столичная. Даже тринадцатый этаж супругов не пугал. В доме два лифта, а на такую высоту жулики не полезут. Воровства и жуликов супруги панически боялись. До этого они проживали либо в полуподвальных, либо низких первых этажах, где окна всегда убирали решеткой. Теперь же их окна выходили на Солнцевский лес, и решеток не требовалось. Страх воровства у супругов Мурзиковых существовал как бы условно. Красть у них было особенно нечего, если не считать двух цветных телевизоров – «Рубина» в спальне и переносной «Юности» на кухне. Денег супруги дома не держали, хотя накопления у них имелись. Обычно они ложились в постель рано, часов в девять, и до одиннадцати смотрели телевизор. Сексом Мурзиковы давно не занимались, но брака это не разрушало. Они жили общим интересом, который менялся по мере удовлетворения. Сначала копили на стиральную машину, затем на ковер, потом на музыкальный центр. Поскольку хороших и дорогих вещей на свете много, интерес всегда оставался. После просмотра телепередач быстро засыпали. Клавдия старалась уснуть первой, потому что супруг по ночам храпел. Заснув до него, она храпа не слышала. Но сегодня они обычному распорядку изменили. После ужина Мурзиковы решили сыграть в карты. Супруге везло на козырей, и она третью партию подряд оставляла мужа в дураках. Борис Григорьевич обиженно сопел и требовал реванша. Раздав в очередной раз карты, он снова подфартил жене.
