– Невмочь мне, – хлюпала носом Зинаида Андреевна, – у меня с ней нерв расходится... А тут еще школьные каникулы. Знаете вы их.
Директор задумался, посмотрел на потолок, будто там был ответ на тревожащий его вопрос, и сказал:
– Да, дети – это плохо. Нет, в общем, дети – это хорошо. Цветы, одним словом... Но в данной ориентировке... Конечно... Между прочим... В общем, переживем. Лягте сегодня спать пораньше, а завтра объединенными силами…
Сестра-хозяйка послушалась директора, легла сразу после ужина, всю ночь мучилась тревожным, рваным сном, а в семь утра ее разбудил дробный, барабанный стук в дверь.
Зинаида Андреевна вскочила на постели, ей почудилось, что стучит сама Вербицкая. Жалобным голосом она спросила:
– Кто там?
– Это я, Зинаида Андреевна, – раздался директорский бас. – Поднимайтесь, петушок давно пропел.
– Сейчас, Иван Данилович, подождите чуток, – откликнулась Зинаида Андреевна и принялась тщательно умываться, причесываться, примеривать то одно, то другое платье.
Директор, прямой, в черном костюме с орденскими планками, расхаживая по коридору, подгонял сестру-хозяйку:
– Поторапливайтесь, Зинаида Андреевна!.. Шире шаг!.. Надо, как по боевой тревоге.
Он шутил, смеялся и наконец, потеряв терпение, сказал командным голосом:
– А ну, быстро, товарищ Филипповская!..
– Ой, какой вы ладный! – воскликнула Зинаида Андреевна, появляясь в коридоре.
– Да и вы не хуже невесты, – расправил седеющие усы Гарбузов. – Я вас в таком облике не наблюдал. Впрочем, дело естественное, у нас, можно сказать, сегодня адмиральский смотр. Ну, бегом!
Комната Вербицкой была чисто убрана. Окна так промыты, что не видно стекол, на полу лежал мягкий ворсистый ковер, единственный в доме отдыха, ванна сверкала стерильной белизной.
– Ну, кажется, полный порядок, – сказал директор, окидывая все опытным взглядом.
– Ой! – вскричала Зинаида Андреевна. – Смотрите, торшер!
Директор прицелился дальнозоркими глазами и увидел едва заметное пятнышко на абажуре торшера.
Тотчас же торшер был заменен другим, ковер пропылесосен еще раз и заново протерт оранжевый телефон.
– Ну, теперь сам черт не придерется, – сказал директор.
– Не скажите, – вздохнула Зинаида Андреевна, – у нее глаз въедливый.
Затем директор и сестра-хозяйка прошли на кухню, внимательно просмотрели меню на сегодняшний день, дали наставления повару и официанткам. В столовой они выбрали самый удобный столик для Вербицкой. Директор приказал сторожу еще раз разгрести дорожку от корпуса к столовой, кладовщику зарезервировать лучшие финские сани.
К завтраку Вербицкая не приехала. Директор часто выходил на дорогу и всматривался вдаль, не появится ли черная театральная «Волга».
– Да не ждите вы ее в этакую рань, – хмурилась сестра-хозяйка. – Для нас с вами уже полный трудящий день, а она еще в постелях лежит. Прибудет к обеду, и то хорошо, а мы с вами обратно будем виноваты в ее настроениях.
– Ну, это вы слишком, Зинаида Андреевна, – возражал директор. – Час на час не приходится... И потом, знаете, диалектика, всякий человек меняется.
– Не верю я в ее перемены, – покачала головой Зинаида Андреевна. – Уж если качнет ее куда, так к худшему.
В то время как директор и сестра-хозяйка вели философский спор о природе человеческого характера, Нина Сергеевна ехала в дом отдыха «Средневолжский артист», но не на театральной «Волге», а на обыкновенном зеленоватом такси с шашечками.
Машину Артемий Павлович дать не мог.
– Извини, душенька, – застенчиво улыбнулся он. – Прилетели начальники из Москвы. Хочешь не хочешь, нужно встречать. Ты не обижайся.
– Что ты, Артюша, – ласково погладила Нина Сергеевна мужа по вздыбленным черно-белым волосам, – зачем мне ваш дилижанс! На такси даже интересней, у шоферов самый разнообразный репертуар, а ваш Еремеич только и рассказывает старые театральные сплетни.
Ехала Нина Сергеевна по нижней дороге, вдоль озера. Путь был длиннее, извилистей, чем по широкому верхнему шоссе, зато гораздо красивее. Зимой на озере бушевала буря, она взломала лед, вынесла его к берегу и образовала ледяные сооружения, похожие на развалины старинных крепостей.
