Он повернулся к нашему хозяину.
— Это не кажется вам ересью, мистер Анстратер?
— Я полагаю, именно это вы называете эволюцией? — спросил судья с легким сарказмом.
— Туше! — вскричал Понс, широко улыбаясь. — А как вы назовете свои взгляды?
— Я простой гуманитарий, профессор.
— Да, — кивнул Понс, с жаром возобновляя атаку. — Я этого никогда не понимал, но каждая из теорий — называйте их благосостоянием рабочих, психоанализом и даже социологией — уверяет нас, что гуманистический взгляд, как и любой другой, это огрубление тонких инстинктов человечества. Вы все готовы отправить в могилу полдюжины достойных людей, лишь бы потом «реабилитировать» — мне кажется, это теперь так называется — и спасти одну паршивую овцу, которая бы сделала общество намного богаче, казни мы ее сразу и без промедления.
Наш хозяин был явно изумлен, если только не оскорблен.
— Сэр, это средневековая точка зрения!
— Но под другим лозунгом! С другой этикеткой, — не сдавался Понс. — Уважаемый судья, я напомню вам, что общество бы существенно улучшилось, казни мы десять процентов отщепенцев без этих игр в фальшивые моральные категории.
— Профессор, это же ужасно! — закричал судья. — Я не верю, что вы говорите серьезно.
— Я никогда не был более серьезен, — ответил Понс.
Наша клиентка начала проявлять волнение, а мисс Сьюзен, сверкая глазами, слушала спор с насмешливым интересом.
Если Понс решил вывести хозяина из себя, то он этого почти добился. Судья покраснел от сдавленного гнева, он не поднес ко рту ни кусочка пищи с тех пор, как прояснилась позиция гостя, но Анстратер был прежде всего джентльменом, он не мог забыть о правилах гостеприимства и пока еще сдерживал накипевший гнев. А Понс, достигнув цели, перешел на более мягкие тона.
— По крайней мере, вы, сэр, действуете в соответствии со своей верой. Всем известна ваша репутация снисходительного судьи.
Мистер Анстратер тяжело сглотнул и ответил:
— Я стараюсь быть справедливым, сэр.
— Мой брат дает обвиняемым любую возможность, чтобы те могли доказать свою невиновность, — чопорно заметила мисс Сьюзен.
— И ни одной возможности для жертвы, — с усмешкой ответил Понс. — Все слишком по-человечески. Никогда не учитывают того, кто теперь покоится в могиле.
Мне казалось, что судья вот-вот взорвется от ярости, и поэтому я быстро вмешался в разговор.
— В моей профессии мы тоже пытаемся спасать жизнь, а не разрушать ее.
Наша клиентка переводила взгляд с отца на Понса, на меня и снова на отца. Она не больше моего знала о том, что задумал Понс, но пока делила со мной надежду, что он вскоре перейдет на другую тему. Словно услышав нас, он тут же так и сделал.
— Наши позиции явно непримиримы, сэр, — произнес он тихо, и, возможно, я недостаточно изучил этот вопрос. Видите ли, в последнее время меня увлекло изучение сомнамбулизма. Скажите, сэр, а вы не ходите во сне?
Эффект этого простого вопроса был поразительным. Краски гнева мгновенно слетели с лица судьи. Он побледнел, его вилка упала на стол, глаза неотрывно следили за Понсом, как будто мой друг казался ему самим дьяволом.
— Сэр, вам дурно?
Я склонился к нему.
Он покачал головой, боясь сказать хотя бы слово. Анстратер медленно отодвинул кресло от стола. Наша клиентка одарила Понса взглядом смешанного ужаса и замешательства. Девушка бросилась на помощь отцу. Но хозяин встал, сохраняя благородство. Он кивнул нам и произнес:
— Прошу извинить меня, джентльмены.
Судья с трудом вышел из комнаты, и вслед за ним выбежала дочь. Мисс Сьюзен тоже встала. В ее поведении чувствовались укор и раздражение. Она хотела покинуть нас, но Понс не позволил ей уйти.
— Мисс Анстратер, — сказал он, — надеюсь, я не сделал большой ошибки, поверив, что ваши взгляды не совсем совпадают с мнением брата.
Секунду леди смотрела на него и только потом ответила:
— Я не во всем согласна с Фильдингом, мистер Понс. Иногда меня тревожит, что многим негодяям удается выходить сухими из воды — так сказать, оставаться на свободе — причем из-за каких-то незначительных технических деталей. Но я не изучала право. Об этом мне всегда напоминает брат, когда я пытаюсь поговорить с ним о его делах.
