Другая жизнь и берег дальний - страница 14

Отныне, гласил приказ Культа Виссарионовича, все сказки в нашей великой стране должны сказываться про красного бычка.

Некоторые недруги Культа Виссарионовича стали утверждать, что в сущности ничто не изменилось и что сказки про красного бычка ничем не отличались от старорежимных сказок про белого бычка.

Тогда великий и мудрый Культ Виссарионович издал новый приказ: переименовать сказки про красного бычка в «социалистический реализм».

С тех пор все пошло, как по маслу. Вернее, пошло бы, как по маслу, если бы было масло.

В годовщину великой победы над супостатами государь некоторого государства решил устроить в своей столице у стен Кремля похороны неизвестного солдата. Во всех странах, сказал государь, хоронят неизвестных солдат и воздвигают им памятники. Почему же нам этого не сделать? Получится даже очень культурно.

И государь приказал своим подчиненным найти неизвестного солдата, чтобы его похоронить с надлежащими почестями.

Да вот беда: в государстве не оказалось ни одного неизвестного солдата. Все граждане на учете. Полиция имеет досье на каждого человека. Все, что житель страны делает от колыбели до могилы, известно властям.

Государь пришел в великое уныние. Один из царедворцев посоветовал ему устроить похороны известного солдата, но государь это предложение отклонил.

Долго размышляли советники царя и, наконец, нашли выход. В свое время некоторые очутившиеся в опале видные лица были обвинены в принадлежности к антипартийной группе. Они были объявлены как бы несуществующими; их имена были изъяты из всех книг, учебников и энциклопедий. Решено было одного из них похоронить в качестве неизвестного солдата.

Неким тридевятым царством, тридесятым государством правил мудрый и довольно гениальный правитель. Называлось царство тридевятым и тридесятым потому, что в нем строился социализм — вначале в течение трех девятилеток, а затем в течение трех десятилеток. По окончании третьей десятилетки социализм в тридесятом царстве стал строиться двадцатилетками.

В один прекрасный день объявил мудрый царь, что но истечении первой двадцатилетки царство будет переименовано в двадцатидесятое государство, и в нем будет окончательно утвержден социализм. Все граждане будут получать бесплатно все, что им нужно, кроме мыла.

Испугались граждане обещания такой хорошей жизни. И пустились они бежать во все лопатки из этого замечательного государства. Да царь наш был парень не промах. И приказал он никого из страны не выпускать.

Пусть, сказал он, сидят черти окаянные и не рыпаются. Чего торопятся? Сказано, что через двадцать лет осчастливлены будут, значит надо двадцать лет пообождать. Манеры надо иметь, вежливость проявить, культурность!

Народ, известно, вежливый, культурный. И вот, сидит народ и ждет. Ждет.

Мораль этой сказки очень проста. У сказки, как и у описанного в ней царя, нет морали.

Жили-были два царя. Одного звали Сэм, а другого — Косбреж. Они друг друга терпеть не могли.

Оба, однако, были приверженцами теории мирного сосуществования.

Раз в неделю Косбреж вызывал Сэма по-телефону и кричал в трубку:

— Сволочь!

В свою очередь Сэм раз в неделю вызывал по-телефону Косбрежа и осведомлял его:

— Подлец!

Косбреж говорил Сэму:

— С таким прохвостом, как ты, и разговаривать нечего. Так что, дружище, ежели тебе угодно что-нибудь со мной обсудить только заикнись, и я к тебе стрелой примчусь.

Сэм говорил Косбрежу:

— С таким отваритительным субъектом, как ты, даже на расстоянии беседовать не хочется. Так что, приезжай, милости просим. Встретимся, покалякаем, потолкуем.

Косбреж не заставил себя долго ждать. Он стрелой примчался к Сэму. Отравленной стрелой.

Сэм его очень тепло встретил.

— Добро пожаловать, дорогой подлец! — воскликнул Сэм.

— Очень рад встретиться с тобой, милый прохвост! — воскликнул Косбреж.

Люди таяли от восторга.

— Как они сосуществуют, родненькие, — ахали они.