Наступила очередь господина Омоти. Я умирала от страха при мысли оказаться с ним наедине в его кабинете. Но я была не права. Вице-президент пребывал в прекрасном расположении духа.
Завидев меня, он воскликнул:
— Амели-сан!
Он произнёс это с той восхитительной японской манерой, когда говорящий, называя человека по имени, подтверждает тем самым его существование.
Он говорил с полным ртом. Я попыталась по голосу определить, что он ел. Это было что-то вязкое, клейкое, что-то, что нужно потом отдирать от зубов языком. Однако, не такое липкое, чтобы прилепиться к небу, как карамель. Слишком жирное, чтобы быть ленточкой лакрицы. Слишком густое для зефира. В общем, загадка.
Я снова нудно забубнила хорошо заученную речь:
— Срок моего контракта подходит к концу, и я хотела с сожалением объявить о том, что не смогу его возобновить.
Лакомство лежало у него на коленях, скрытое от меня столом. Он поднёс ко рту новую порцию: толстые пальцы скрывали то, что несли, оно было проглочено, а я не смогла разглядеть его цвет. Меня это огорчило.
Должно быть, толстяк заметил моё любопытство. Он достал пакетик и бросил его ко мне поближе. К моему великому удивлению, я увидела шоколад бледно-зелёного цвета.
Я озадаченно и с опаской посмотрела на вице-президента:
— Это шоколад с планеты Марс?
Он разразился хохотом. Конвульсивно икая, он произнёс:
— Кассеи но чокорето! Кассеи но чокорето!
Что означало: «Марсианский шоколад! Марсианский шоколад!»
Я удивилась такой реакции на моё увольнение. И эта холестерольная весёлость была мне весьма неприятна. Она все нарастала, и я уже представляла миг, когда сердечный приступ сразит вице-президента прямо у меня на глазах.
Как я объясню это начальству? «Я пришла объявить о своём увольнении, и это его убило.» Ни один человек в Юмимото не поверил бы такому: я была из того разряда служащих, чей уход мог только обрадовать.
Что касается истории с зелёным шоколадом, никто бы ей не поверил. От одной шоколадки не умирают, даже если у неё цвет хлорофилла. Версия об убийстве была бы гораздо более правдоподобной. Мотивов у меня хватало.
Короче говоря, оставалось надеяться, что господин Омоти не околеет, а то я могла бы оказаться идеальным убийцей.
Я уже приготовилась пропеть второй куплет, чтобы остановить этот тайфун смеха, когда толстяк выговорил:
— Это белый шоколад с зелёной дыней, его делают на Хоккайдо. Отменный вкус. Они великолепно воссоздали вкус японской дыни. Возьмите, попробуйте.
— Нет, спасибо.
Я любила японскую дыню, но мне не понравилось, что её вкус смешали со вкусом белого шоколада.
Мой отказ почему-то рассердил вице-президента. Он повторил свой приказ в вежливой форме:
— Мэссиагатте кудасай.
То есть: «Пожалуйста, попробуйте.»
Я отказалась.
Он начал спускаться ниже по языковым уровням.
— Табете.
Что значит: «Ешьте».
Я отказалась.
Он крикнул:
— Таберу!
Что означало: «Жри!»
Я отказалась.
Он задыхался от гнева:
— Пока срок вашего контракта не истёк, вы обязаны мне подчиняться!
— Да какая вам разница, съем я или нет?
— Какая наглость! Не смейте задавать мне вопросы! Вы должны подчиняться моим приказам.
— А чем я рискую, если не подчинюсь? Меня вышвырнут за дверь? Меня бы это вполне устроило.
В следующее мгновение я поняла, что зашла слишком далеко. Стоило лишь взглянуть на выражение лица господина Омоти, чтобы понять, что дружественные бельгийско-японские отношения дали трещину.
Инфаркт казался неотвратимым. Я пошла на попятный:
— Прошу меня извинить.
Ему хватило дыхания, чтобы рыкнуть:
— Жри!
Это было моим наказанием. Кто бы мог поверить, что дегустация зелёного шоколада могла стать политическим актом?
Я протянула руку к пакетику, думая, что возможно в саду Эдема всё происходило также: Ева совсем не хотела есть яблоко, но жирный змей в неожиданном и необъяснимом приступе садизма, заставил её это сделать.
Я отломила зеленоватый квадратик и поднесла ко рту. Больше всего у меня вызывал отвращение его цвет. Я стала жевать, и к моему великому стыду это оказалось совсем не так уж противно.
— Очень вкусно, — сказала я скрепя сердце.
— Ага! Вкусный всё-таки шоколад с планеты Марс?
