— Меньше часа!
Что ж, дела не так уж плохи.
Грофилд только теперь понял, как он привык к часам. Без них он чувствовал себя затерянным в дебрях времени. Он не знал, давно ли взлетел самолет, и был уверен, что с тех пор прошло не меньше полутора — двух часов. Расспрашивать Марбу ему не хотелось: Грофилд считал, что это было признанием своей слабости, а таких вещей следовало избегать.
Тем не менее, он уже был на пределе и решил медленно досчитать до ста. Если за это время самолет не начнет снижаться, он все-таки спросит Марбу, который час. Грофилд начал считать и, когда дошел до трехсот двадцати семи, самолет резко лег на правое крыло. Грофилда прижало к борту, он вздрогнул и встрепенулся.
Остальные, как выяснилось, тоже. Все принялись переглядываться, обмениваясь виноватыми улыбками, выглядевшими довольно странно на фоне артиллерии, которой были обвешаны улыбающиеся люди. Грофилд оторвал взгляд от этой построенной на контрастах картины и посмотрел в иллюминатор. Далеко внизу виднелось еще одно замерзшее озеро, на берегу которого стояла горстка домов. Над двумя или тремя трубами вился дымок.
Самолет сделал один плавный круг, словно шел по невидимому пологому спиральному желобу, и нырнул вниз, к озеру. Казалось, теперь он летел слишком быстро, вокруг мелькали заснеженные горы, поросшие соснами. Посадка вышла весьма жесткой, самолет негодующе заскрипел и застонал. Он был похож на куль картошки, который бросили на пандус на овощной базе. Потом он пошел юзом, но пилоту удалось совладать со штурвалом, и он более-менее гладко довел самолет до стоянки.
Когда смолк шум моторов, наступила тишина, которая показалась Грофилду полной странных глухих звуков. У него заложило уши, и он зевнул, прогоняя боль. Звуки сменили тональность, но не исчезли, и Грофилд сказал:
— Я невысокого мнения о ваших военно-воздушных силах.
Марба улыбнулся.
— Приходится довольствоваться крохами со стола великих держав, — ответил он, поднимаясь, и Грофилд последовал его примеру.
Их никто не встречал. Было не больше трех часов дня, но красный солнечный диск в чистом небе висел уже низко, и в домах на берегу озера горел свет. С виду они казались уютными, удобными и теплыми, и Грофилд с радостью зашагал по запорошенному снегом льду следом за своими спутниками.
— Что это за место? — спросил он у Марбы.
— Наверное, бывший лагерь лесорубов, — ответил тот. Потом его превратили в охотничий приют, а сейчас сдали нам в аренду.
— Кто сдал?
— Один сочувствующий, — с холодной улыбкой проговорил Марба.
— Мне нравится ваша манера отвечать на вопросы, — сказал Грофилд.
— Еще бы. Я ничего от вас не утаиваю.
Заслышав рев моторов, Грофилд оглянулся. Проклятье!
Самолет разворачивался и полз по льду, очевидно, намереваясь взлететь навстречу ветру.
— Он что, улетает? — спросил Грофилд.
— Ничего, нас отсюда вывезут, — ответил Марба и взял его за локоть. Пойдемте в дом, там тепло.
Это была длинная, просто обставленная комната с высоким сводчатым потолком и двумя пылающими очагами. Стены украшали лосиные головы и акварельные рисунки, изображающие горные озера, на полу тут и там лежали шкуры, мебель тоже была покрыта мехами. В комнате кучками сидели или стояли люди всех цветов кожи, сгрудившиеся главным образом возле очагов. Середина комнаты оставалась незаселенной.
Когда дверь открылась и вновь прибывшие вошли, кое-кто оглянулся, но вскоре люди опять принялись потягивать горячее питье и возобновили свои негромкие разговоры. Только один человек — очень толстый коротышка в буром мундире с золотым шитьем и многочисленными медалями, позвякивавшими на груди, с длинной саблей на левом боку, отделился от группы у камина справа и подошел к Грофилду. Он широко развел руки, готовясь заключить гостя в медвежьи объятия.
— Грофилд! — воскликнул коротышка с мелодраматическим воодушевлением и испанским акцентом. — Спаситель мой!
Еще несколько человек повернули головы и, привлеченные воплями коротышки, принялись рассматривать Грофилда. Толстяк тем временем облапил своего спасителя и уткнулся физиономией ему в грудь. От него несло бренди, закуской и потом.
