— Только попробуй сказать что-то про мать, — рыкнул Харальд.
Кулаки его сжались, искрой пролетела мысль о ноже — и сверкнуло перед глазами видение, в котором он вспарывал старику живот.
— Сначала дослушай, — властно, нетерпеливо бросил дед.
А потом повесил свой плащ на плечо Огера, молча смотревшего на отца. Продолжил:
— В том, что случилось с моей дочерью Унной, не было ее вины. Весь позор лежал на мне — потому что я не смог отомстить. Было время, когда я сожалел, что не утопил тебя в море, как поступают с больными сосунками. Глаза у тебя в детстве были светло-голубые, так что я даже помыслить не мог, что твой отец не человек. Я не любил тебя, Харальд, потому что ты напоминал мне о моем позоре. Теперь я сожалею об этом. Однако я не унижу ни тебя, ни себя просьбой о прощении. И все же… перед йолем, когда положено поминать мертвых родичей — вспоминай иногда обо мне. Потому что в тебе есть и моя кровь! Я закончил. Берись за меч.
Слова его, хоть и ожидаемые, резанули по сознанию Харальда, снова одарив его видением, в котором он взрезал деду брюхо.
— Нет, — помолчав, уронил Харальд. — Я подожду. Пусть Сванхильд сначала очнется. Если она не сбросит моего щенка — тогда я подумаю, что с вами делать. А если с моим первенцем что-то случится… вот тогда я отомщу и Огеру, и тебе. Его будет ждать хольмганг, тебя просто казнь. Я возьму жизнь за жизнь. А пока выберите любой из драккаров, что стоит во фьорде, и ждите моего решения там. В крепости я вас видеть не желаю. И сбегать не советую, все равно отыщу. Хоть на земле, хоть на море.
Турле еще пару мгновений стоял, переводя взгляд с Харальда на Свальда. Потом развернулся — и, припадая на одну ногу, зашагал к двери. Огер молча пошел вслед за отцом, неся на плече его плащ.
— Я все-таки надеюсь, что ты простишь своих родичей, — тихо проговорил Свальд. — И ведь кое в чем отец прав. Оборачиваться волчица начала лишь после того, как дед с отцом ее ранили. Или дело все-таки в другом? Расскажешь, как твоя жена избавилась от волчьей шкуры?
— Сначала надо покончить с ведьмами, — буркнул Харальд.
А следом глянул на брата. Подумал голодно, угрюмо — пока Локи не приведет своего сына, самому убивать нельзя. Значит, с бабами придется разбираться Свальду.
Казнь
Люди Харальда этой ночью спать не ложились. Воины, выйдя из-за столов, до самого рассвета простояли возле скотного двора — собравшись там темной толпой, осьминогом запустившей щупальца к домам крепости.
Сна у мужиков не было ни в одном глазу. От одного к другому передавались слухи о ведьмах, что околдовали конунга. А еще говорили о том, что кого-то из воинов тоже могла ждать волчья шкура — вон как дротнинг, которая обернулась бабой лишь перед конунгом, когда ярлы ударили ее железными ножами.
Страх одолевал многих. И многие пытались вспомнить, не сболтнули ли чего, что могло задеть волчьих ведьм. Все понимали, что любой, на ночь вдоволь хлебнувший эля, во сне мог не почуять крысиного укуса. Люди, перешептываясь, ждали, что же скажет конунг после допросов. Поэтому Харальд, выйдя из овчарни, оглядел толпу, над которой кое-где горели факелы…
А потом решил устроить ведьмам прилюдную казнь.
Закричали хирдманы, и войско рекой потекло к пустому месту перед сгоревшим Конггардом. Харальд, идя позади толпы, прошелся между столами, оставшимися после свадебного пира. Дошагал до помоста, поднялся по ступеням.
По ту сторону дощатого помоста уже колыхалось людское море — доходившее до самых ворот и забиравшееся на склоны вала. Над крепостью понемногу занимался хмурый, ненастный день, светловолосые головы людей вылеплялись из серой хмари белесыми кочками…
На скомканном шелковом полотнище, все еще прикрывавшем доски стола, темнело пятно высохшей крови. Харальд глянул на него. Не оборачиваясь, бросил хирдманам, что замерли возле помоста:
— Отнесите стол на пепелище вместе с шелком. Я сам его потом сожгу.
Стол тут же утащили. Харальд дошел до середины помоста, посмотрел на лица воинов. Крикнул:
— Этой ночью я допросил волчьих ведьм, околдовавших меня и моего брата Свальда! Две из них — это дочки Гунира, Асвейг и Брегга!
