Во второй половине мая царь получил отписку атамана Булавина и всего Войска Донского, пересланную ему из Воронежа майором Долгоруким, при донесении от 16 мая 1608 г. В отписке Войска правдиво описывало истинное положение дел на Дону и открыто объясняло, что войсковой атаман Лукьян Максимов и окружающие его старшины злоупотребляли властью, не исполняли царских указов, присылаемое денежное жалованье и хлебные запасы в общий «дуван не давали», а присвоивали себе, за что они по старому казачьему праву были смещены и казнены (всего 6 челов.); что несмотря на царские указы о высылке беглых, они, атаман и старшины, без ведома Войска, за взятки выдавали записи на захват войсковых земель и на них поселяли пришлых людей; что высылая с Дону по царскому указу с 1703 г. новопришлых людей, «откуда кто пришел», эти «неправые старшины, Лукьян Максимов с товарищи, ради своих взяток», высылали и старожитных казаков, сажали их в воду и вешали за ноги по деревьям «женска полу и девичья, такоже и младенцев меж колод давили и всякое ругательство над нашими женами и детьми чинили и городки многие огнем выжгли, а пожитки наши на себя отбирали»; что полковника Юрия Долгорукого убил не один Кондратий Булавин, а «с общаго ведома нашего, со всех рек войскового совету, потому что он, князь, поступал и чинил у розыску против великаго государя указу» и что вместо казненных атамана и старшин всем Войском Донским избраны Кондратий Афанасьев и другие старшины, «кто нам войску годны и любы, и по договору, для крепкаго вперед постоянства и твердости, в книге написали».
Такие же письма Войско послало всем царским полководцам и в Посольский приказ. Письма эти заканчивались обещанием, с целованием креста и св. Евангелия, «служить великому государю по прежнему, как они служили его деду и отцу, и жить меж себя в любви и в совете за братство»… «А буде вы, полководцы, насильно поступите и какое разорение учините и в том воля его, великаго государя, мы Войском Донским реку Дон и со всеми запольными реками уступим и на иную реку пойдем».
Во всех казацких мятежах всегда были изменники. Степан Разин, Самойла Лаврентьев, Кирей Матвеев и др. в самом тесном кругу были окружены московскими шпионами. В восстании Булавина многие принимали участие по принуждению, и некоторые из них тайно сносились с Азовом и Долгоруким. Но были и такие, более дальновидные, которых предстоящий кровавый пожар и гибель родины заставили проникнуть к самому царю и подать ему челобитные, под предлогом жалоб на жестокое будто бы обращение с ними нового атамана. Одна из таких челобитных попала к Петру вместе с получением отписки Булавина. Челобитчики находили возможность сговориться с правительственной властью и уладить дело без кровопролития, а потому просили царя отозвать обратно посланные против мятежников войска. Если же царь этого не сделает, то казаки весь Дон ему уступят, а сами пойдут на другую реку, именно Кубань, и тогда борьба с этим вольным народом будет гораздо сложней.
Удивительно, что по получении этих посланий царь действительно приказал Долгорукому остановиться и не идти далее. Эта готовность идти на компромисс с далеко не вполне повинившимся врагом показывает, каково трудно было общее положение. Долгорукий был в большом недоумении: с одной стороны Азов звал его на помощь, с другой — с Днепра шли к Булавину запорожские казаки, в правительственных войсках участились случаи бегства и неповиновения, а тут пришло царское распоряжение, связавшее его свободу действий. На доводы этого кичливого и злобного вельможи, что колебание и мягкость будут бесполезны и что на обещание этого «лживого и грубаго народа» нельзя полагаться, царь в конце концов предоставил Долгорукому полную свободу действий; т. к. за дальностью расстояний нельзя было давать подробных указаний>{400}.
Начались битвы с переменным счастьем для обеих сторон. Наконец царские войска всюду стали одолевать. По Донцу и верховым речкам казачьи городки уничтожались и жители истреблялись. Под Азовом, где укрылись казаки черкасских станиц с Василием Фроловым, булавинцы тоже потерпели неудачу и прогнаны были за Каланчи. Пленные всюду вешались и сажались на кол.
