— Прости. — Девушка положила руку на мое плечо.
— Все хорошо. — Я поморщилась — от резкого запаха атулий заломило виски. — Выкинь их, пожалуйста. — Мой взгляд указал на пышный букет на столике в центре.
— Конечно. — Девушка, не церемонясь, вышвырнула цветы в окно. — Знаю, что тебя взбодрит! — Лия лукаво улыбнулась. — Поехали к Богине!
— За дверями стоит сероглазый, — я мрачно посмотрела на массивные створки, расписанные любимыми атулиями мамы. — Вчера он даже часа не дал мне на сбор трав в саду, загнал обратно сюда!
— И на него найдется управа, — девушка хихикнула.
— Что ты задумала?
— Он же лично наблюдает, когда тебе готовят пищу, ведь так?
— Даже пробует. — Я поморщилась — после такого аппетит пропадает напрочь.
— Тогда сделаем вот так, — она постучала по двери, и когда та распахнулась, заявила, — Гаян, моя госпожа желает отобедать!
— Наконец-то, — донесся до меня язвительный ответ. — Думал, она голодовку объявила. — Когда звук удаляющихся шагов стих, Лия поманила меня к себе. Пока она отвлекала охрану, что развесила уши, слушая ее щебет, принцесса прямо под их носами скользнула за угол.
— Пойду помогу вашему господину, — заявила служанка.
— Ты бестия! — восхищенно прошептала я, когда она подошла ко мне. — И нам за это попадет!
— От Гаяна? Пусть орет, сколько хочет! — она презрительно фыркнула, натянула капюшон поглубже и потянула меня за собой.
Вскоре, надежно укрытые от чужих взглядов простыми плащами, мы покинули территорию дворца.
Храм Богини, белоснежный, с вечно распахнутыми настежь, для всех, огромными вратами, которые не смогла бы сдвинуть и сотня самых сильных мужчин, обнял нас, разгоряченных жарой, приятной прохладой. Мимо прошла, мелодично позвякивая колокольчиками на лодыжках, храмовая процессия с подношениями — цветами и фруктами. Издалека доносилось нежное пение — должно быть, шел урок в школе для девочек-сирот.
Мы вышли из зала во внутренний двор-сад, и в душе снова задрожало неизменное восхищение. Высокие деревья закрывали ветвями небо, даруя укрытие от зноя и позволяя солнышку наполнять пространство игрой света и тени. Под дождем из светло-сиреневых лепестков, что срывались с вечноцветущих ветвей, я прошла дальше, к пруду с толстыми розовыми рыбами, что лениво махали плавниками. Мне пришлось с осторожностью ступать по дорожке из скользких камней среди воды, но это был короткий путь, не хотелось обходить весь храмовый комплекс, чтобы попасть к статуе Богини-матери.
А вот и она — такая большая, что приходится задирать голову, что увидеть улыбающееся лицо. Стоит среди подношений, окутанная солнечной вуалью и натертая благовониями, которые щедро жертвуют богатые матроны. Я часто приходила сюда, чтобы выплакаться, с самого раннего детства. Встав на колени перед Богиней, молила, глотая горькие слезы, о материнской любви и прощении. Нередко к горечи слез примешивался привкус крови из-за разбитой губы. Богиня-мать слушала мои сбивчивые из-за рыданий слова и обнимала любовью. Становилось легче, и я уходила домой, унося раны на теле и душе с собой — покрытые бальзамом понимания и любви, они болели уже не так сильно.
Сегодня мне тоже не удалось удержаться от слез. Опустившись на колени, я благодарила Богиню за мою умную Лию, за то, что Покоритель миров согласился взять меня в жены и пощадить мою семью, и молила дать сил, чтобы пережить все, что будет послано небесами.
— Риэра!
Я выплыла из молитвы, попутно удивляясь — кто мог позвать меня так?
— Ри, девочка моя, неужели не узнаешь? — голос полной женщины задрожал. — Няня! — ахнула я, с подсказки сердца вспомнив ее. Поднявшись с колен, я попыталась найти сходство с той юной девушкой, у которой были нежные руки, тонюсенькая талия и доброе сердце — за то, что она защищала меня от матери, спасая от побоев, та выдала ее замуж за хромого угрюмого старика-вдовца, известного скупостью и склочным нравом.
— Не похожа, да? — она грустно улыбнулась. — Постарела, знаю, обрюзгла, жизнь не баловала. А ты расцвела вопреки всему, не зря слава идет о самой красивой девушке королевства! И в детстве была на загляденье, куколка моя! Ну иди же ко мне, обниму! — она раскрыла объятия, и я бросилась в них, мгновенно очутившись в детстве — няня до сих пор пахла парным молоком и свежеиспеченной сдобой. — Вот ведь когда привелось свидеться, девочка моя! Не отпускал ведь старый скупец никуда, каждую денежку считал! На соломе спала, не поверишь! Но помер, хрыч, наконец-то! И оказалось, что вдова-то я богатая! Вот приехала помолиться Богине — что освободила от ненавистного! Да ребятенка какого из приюта взять — муж-то оказался и в этом скуп, прохиндей! — женщина отстранилась. — Да что же ты плачешь-то, куколка?
