В углу комнаты виднелась массивная дверь. Я попробовал ее открыть, и она оказалась не заперта. Дверь привела меня через каменный ход к винтовой лестнице, круто уходящей вниз. Я спустился по лестнице, тщательно запоминая свой путь; было темно, ибо скудный свет падал только из бойниц в тяжелой каменной кладке. Внизу оказался мрачный, похожий на туннель проход, из которого исходил тошнотворный запах — запах разрытой могилы. По мере того как я продвигался по проходу, запах становился сильнее и удушливее. Наконец я потянул на себя еще одну массивную дверь, которая была чуть приоткрыта, и оказался в старой часовне, которая, очевидно, использовалась как склеп. Ее крыша была проломлена, и в двух местах виднелись ступени, ведущие к углублениям, где недавно копали землю, и земля эта лежала теперь в тех больших деревянных читках, которые привезли словаки. В часовне никого не было, и я поискал какой-нибудь другой выход из нее, но ничего не нашел. Тогда я осмотрел здесь буквально каждый дюйм Я даже спускался в углубления, откуда исходил неясный, тусклый свет, хотя такой поступок был настоящим ужасом для моей души. В двух я не обнаружил ничего, кроме обломков старых гробов и куч земли, но в третьем меня ждало открытие.
В одном из тех больших ящиков, которых привезли около полусотни, на куче свежей земли лежал граф! Он или был мёртв, или спал, я не могу сказать точно, поскольку его глаза были открыты и неподвижны, но без смертного оцепенения, и его щеки оставались теплыми, несмотря на их бледность, а губы были красны, как никогда. Не было ни малейшего движения, ни пульса, ни дыхания, ни сердцебиение. Я склонился над ним и попытался обнаружить хоть какие-то признаки жизни, но тщетно. Не может быть, чтобы он лежал там слишком долго, так как запах свежей земли улетучился бы через несколько часов. Рядом с ящиком стояла его крышка, в ней было проделано несколько отверстий. Я подумал, что, возможно, ключи от замка при нем, но когда начал искать их, встретился взглядом с его мертвыми глазами, и в них, какими бы мертвыми они ни были сквозила такая ненависть — хотя, похоже, он и не знал обо мне или моем присутствии, — что я бросился прочь из часовни, вылез через окно из комнаты графа, вернулся по карнизу в свою спальню и, тяжело дыша, упал на постель стараясь собраться с мыслями…
Сегодня — это дата, проставленная в моем последнем письме. Граф предпринял меры, чтобы все выглядело правдоподобно снова я увидел, как он, одетый в мою одежду, покинул замок через окно. Когда он, словно ящерица, спускался по стене, я пожалел, что у меня нет ружья или иного оружия, каким я мог бы уничтожить его. Однако боюсь, что его не уничтожишь оружием, сделанным одними лишь человеческими руками. Я не осмелился дождаться его возвращения, потому что боялся встретиться с теми потусторонними сестрами. Я вернулся в библиотеку и читал там, пока не уснул».
Появляется Дракула.
Дракула. Завтра, мой друг, мы должны расстаться. Вы возвращаетесь в вашу прекрасную Англию, а я — к моим делам, которые могут привести к тому, что мы никогда больше не встретимся. Ваше письмо домой отправлено; завтра меня здесь уже не будет, но для вашего путешествия все приготовлено. Утром придут цыгане — у них здесь кое-какие свои дела — и несколько словаков. Когда они уйдут, за вами прибудет мой экипаж, который доставит вас на перевал Борго, где вы пересядете на дилижанс, идущий из Буковины в Бистрицу. Но я все-таки надеюсь снова увидеть вас в замке Дракулы.
Харкер. Почему я не могу уехать сегодня вечером?
Дракула. Потому, сэр, что мой кучер и лошади отправлены по делу.
Харкер. С удовольствием пройдусь пешком. Я хочу отправиться немедленно.
Дракула. А ваш багаж?
Харкер. Меня это не волнует. Могу прислать за ним позже.
Дракула. У вас, англичан, есть пословица, которая близка моему сердцу, ибо ее дух как раз тот, каким руководствуются и наши бояре: «Добро пожаловать, гость приходящий, и поторопись, гость уходящий». Идемте со мной, мой юный друг. Разумеется, вы и часу не проведете в моем доме против своей воли, хотя я и опечален тем, что вы так внезапно пожелали уйти. Идемте. Но слышите?!
