– Ага! – рассмеялся Тас. – Здесь эль путешествует вверх, а мусор – вниз!
Ухватившись за веревку, он легко и ловко заскользил вниз.
Тика принялась извиняться перед Золотой Луной:
– Не судите строго, госпожа, другого выхода попросту нет.
– Я умею лазить по веревке, – улыбнулась та и добавила: – Правда, мне давно уже не приходилось…
Вручив посох спутнику, она повисла на канате и стала спускаться, сноровисто перебирая руками. Когда она достигла земли, ее товарищ перебросил ей посох и сам живо оказался подле нее.
– Как ты спустишься, Рейст? – озабоченно морща лоб, спросил Карамон. – Я бы мог тебя на спине…
Глаза Рейстлина сверкнули гневом, немало озадачившим Таниса.
– Я сам спущусь! – прошипел маг. Шагнул на край – и прыжком бросился в пустоту. Ахнув, друзья склонились над люком, предполагая увидеть Рейстлина расшибшимся в лепешку… Ничуть не бывало. Молодой маг плавно снижался, алые одежды развевались, хрустальный шарик на посохе ярко горел.
– У меня от него мурашки по коже, – обращаясь к Танису, проговорил Флинт.
– Давай, давай! – Танис подтолкнул гнома вперед. За Флинтом последовал Карамон; крепкий сук жалобно заскрипел под тяжестью великана.
– Я пойду последним, – держа в руке обнаженный меч, сказал Стурм.
– Как хочешь. – Танис знал, что спорить бессмысленно: Перекинув через плечо лук и колчан, он повис на веревке. Неожиданно сто руки скользнули, и он поехал вниз, не в силах остановиться и чувствуя, что канат обдирает кожу с ладоней. Встав наконец наземь и вздрагивая от боли, он осмотрел свои руки. Израненные ладони кровоточили. Впрочем, думать о них было особенно некогда: сверху уже спускался Стурм.
В освещенном люке появилось лицо Тики.
– Спрячьтесь у меня! – шепнула она, указывая рукой. И исчезла.
– Я знаю, куда идти! – возбужденно блестя глазами, объявил Тассельхоф. – Идите за мной.
Друзья поспешили за кендером, прислушиваясь к топоту стражников, взбиравшихся в гостиницу по лестнице.
Живя в Утехе, Танис привык пользоваться исключительно надземными переходами и скоро потерял всякое представление о том, куда они идут. Высоко среди ветвей и листьев виднелись подвесные мостки; вдоль улиц горели светильники. Танис пытался присматриваться, но не получалось. Тас же уверенно шагал вперед, петляя между могучими стволами валлинов. Шум переполоха в гостинице скоро растаял позади.
– Пересидим ночь у Тики, – продираясь сквозь подлесок, шепнул рыцарю Танис. – Мало ли, вдруг нас узнали и явятся обыскивать наши дома. К утру, я думаю, об этом случае все позабудут. Тогда можно будет отвести жителей Равнин ко мне, пусть отдохнут несколько дней, а потом пускай идут в Гавань и разбираются с Советом Высоких Искателей. Может, я и сам с ними схожу. Любопытно все-таки, что это у них за посох?
Стурм кивнул, потом повернулся к Танису и улыбнулся своей нечастой, грустной улыбкой.
– Добро пожаловать домой, – сказал рыцарь.
– Взаимно, – полуэльф усмехнулся.
И оба остановились, налетев в потемках на Карамона.
– Пришли, кажется, – сказал Карамон.
Уличные фонари, развешанные на ветвях, освещали Тассельхофа, карабкавшегося вверх с ловкостью овражного гнома. Остальные, хотя и с меньшей легкостью, последовали за ним. Карамон поддерживал брата. Танис, скрипя зубами от боли в руках, молча лез вверх сквозь редеющую осеннюю листву. Наконец Тас, точно заправский взломщик, преодолел перила крыльца. Скользнул к двери и оглядел подвесной переход – нет ли кого. Ни души не было видно, и кендер махнул рукой спутникам – дескать, все в порядке, – а сам обследовал замок, с удовлетворенной улыбкой извлек нечто из поясной сумки, и через несколько секунд дверь Тикиного дома распахнулась.
– Прошу! – по-хозяйски раскланялся Тассельхоф.
Беглецы забились в маленький домик; рослому варвару пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой в потолок. Тас поплотнее задернул занавески, Стурм притащил кресло для дамы, и варвар тотчас устроился у нее за спиной. Рейстлин разжег огонь.
– Придется караулить, – сказал Танис. Карамон кивнул: он уже стоял у окошка, глядя в ночную тьму Сквозь щель между занавесками в комнату проникал свет уличного фонаря; на стенах шевелились темные тени. Долгое время все молчали, приглядываясь друг к другу.
