– Но как можно дорожить подобным существованием? – спросила Лорана.
– Неплохой вопрос, девочка, – отозвался рядом слабый голос. Обернувшись, они увидели Маритту, стоявшую на коленях подле какого-то человека. Он лежал на грубой подстилке в углу пещеры и был до того изможден голодом и болезнью, что возраст его определению не поддавался. Он пытался приподняться, протягивая Танису и Лоране худую руку, обтянутую бледной кожей. Дыхание хрипело и клокотало в груди.
– Успокойся, тебе нельзя говорить… – хлопотала Маритта, но он лишь отмахнулся:
– Отстань, женщина! Я и так знаю, что мне недолго осталось. Неужели я при этом должен умирать еще и со скуки? Лучше попроси варварскую женщину ко мне подойти…
Танис выразительно посмотрел на Маритту. Она поднялась с колен и отозвала его в сторону.
– Это Элистан, – сказала она, точно о ком-то очень известном. Но Танису его имя ровным счетом ничего не говорило, и Маритта пояснила: – Он из гаванских Высоких Искателей. Люди очень любили и уважали его, и он был единственным, кто высказывался против Повелителя Верминаарда. Беда только, его не послушали. Не захотели услышать…
– Ты говоришь «был», – заметил Танис. – Но ведь он еще жив.
– Вот именно – еще. – Маритта смахнула слезу. – Я знаю эту ужасную, изнурительную болезнь… Мой батюшка, царствие ему небесное, от ней помер. Заводится что-то в человеке и ест его заживо. Бедный Элистан, намедни он мало не рехнулся от боли, но теперь уже и боль прекратилась – значит, совсем скоро…
– Совершенно необязательно, – улыбнулся Танис. – Золотая Луна – жрица. Она его исцелит.
– Ох, не знаю даже, что делать, – озабоченно протянула Маритта. – Ой ли? А вдруг не получится? Стоит ли зря обнадеживать Элистана? Пусть бы уж отошел с миром…
– Золотая Луна! – обратился Танис к Дочери Вождя. – Вон тот человек хочет поговорить с тобой.
И, не обращая внимания на Маритту, полуэльф подвел Золотую Луну к Элистану. При виде его жалкого состояния ее лицо, ожесточенное бесплодным спором и разочарованием, немедля смягчилось.
Элистан смотрел на нее снизу вверх.
– Значит, ты утверждаешь, что твоими устами древние Боги подают нам благую весть… – Голос его был едва слышен, но тем не менее говорил он сурово и строго. – Но если это мы, люди, отвернулись от Богов, а не наоборот, как мы всегда полагали, – почему они ждали так долго, прежде чем заявить о себе?
Золотая Луна опустилась на пол подле него, не торопясь отвечать и стараясь продумать каждое слово.
– Представь себе, – сказала она наконец, – что ты идешь через лес, неся с собой самое драгоценное из принадлежащего тебе – прекрасный редкостный самоцвет. И вдруг на тебя набрасывается свирепый зверь. Выронив камень, ты спасаешься бегством. Потом обнаруживаешь, что потерял самоцвет, но никак не можешь преодолеть страх и вернуться за ним в лес. На другой день приходит некто и предлагает тебе новый камень. В глубине души ты сознаешь, что он не чета потерянному, но идти назад за тем первым все-таки слишком страшно. Означает ли это, что оброненный самоцвет перестал существовать? Или он все еще лежит там, сияя под палыми листьями и ожидая, когда ты вернешься за ним?
Элистан со вздохом закрыл глаза, лицо его мучительно исказилось.
– Ну конечно… Это мы должны вернуться за ним в лес. Как же мы заблуждались!.. Эх, девочка, если бы мне было отпущено время узнать хоть что-нибудь о твоих Богах…
И он протянул ей руку. Золотая Луна затаила дыхание и стала почти так же бледна, как и сам умирающий.
– Тебе будет даровано время, – прошептала она и взяла его руку в свою.
Танис, поглощенный происходившим, вздрогнул от прикосновения к плечу. За его спиной стояли Стурм и Карамон.
– Что такое? – спросил он быстро. – Стража?..
– Пока еще нет, – резко ответил Стурм, – но того и гляди вот-вот нагрянут. Эбен и Гилтанас – оба куда-то исчезли!
Ночь сгущалась над Пакс Таркасом…
Пирос, алый дракон, нередко принимал человеческое обличье и в этом качестве даже обзавелся привычкой в задумчивости расхаживать туда и сюда. К сожалению, его логово было тесновато для того, чтобы расхаживать по нему в обычном теле, – хотя дракону и отвели самый большой зал крепости и даже несколько расширили помещение. Пирос едва мог расправить громадные крылья или повернуться кругом.
