— Какая магия? О чем ты?
Но дед закашлялся, и с минуту не мог успокоиться. Потом простонал:
— Я не вернусь, милая. На этот раз не вернусь. Но мы наверняка ещё встретимся. Запомни последнее… — Гриффин снова перешел на шепот. — Ответ, — он долго молчал, — тепло.
* * *
Проснувшись в понедельник, Эффи сразу почувствовала, что случилось страшное. Отец поздно ночью связался с больницей, потом уехал на своей машине. Эффи упрашивала взять её с собой, но он велел оставаться дома и ждать известий. Известий не было. В довершение всего, мачеха Кайт поднялась в пять утра и ещё до зарядки под видео повыбрасывала в мусорный бачок все, что в доме было съедобного. Даже не в кухонное ведро, а… — «Подальше от соблазна», как мрачно пояснила Кайт, обращаясь к маленькой Луне, которая ещё не умела говорить, — в уличный бачок.
Все повыбрасывала. Хлеб, крупы, хлопья. Весь джем. Все сосиски. И яйца. И сыр. И остатки мармелада, который им сварила на Рождество мисс Дора Райт (прежняя учительница Эффи, которая разрешала вне школы называть ее просто Дорой, до своего исчезновения жила в старом Пасторском доме этажом ниже Гриффина). Не осталось ни крошки шоколада — хотя и так шоколад и чипсы на завтрак едят только в крайнем случае. Ничего не осталось.
Кайт Куш-Форзац (она, выйдя замуж за отца Эффи, сохранила часть прежней фамилии) читала много книг по диете. Читала потому, что мечтала стать стройной и красивой, как телеведущая, хотя у неё была другая работа: розыск средневековых рукописей, о которых никто никогда не слышал. Последняя книга по диете называлась «Прямо сейчас!» и рассказывала, как жить на молочных коктейлях, не содержащих молока. Коктейли с этикеткой «Сбрось вес» рассылались по почте в больших ярких тубусах. К каждой упаковке прилагалась бесплатная книжка: обычно любовные романы, на обложках которых изображалась привязанная к дереву, креслу или железнодорожным рельсам женщина. Эти романы Кайт теперь тоже читала в больших количествах.
По-видимому, руководство по диете (там имелась глава «Не дай детям-обжорам испортить твою талию!») подсказало Кайт именно сегодня повыбрасывать отличную еду — еду, которая хоть немножко утешает, когда тебе грустно и тревожно, — и угостить Эффи, которая обычно сама себе готовила завтрак, стаканом зеленовато-бурой жижи, на вид как грязь с травяной крошкой. Или даже хуже — как то, что льется из тебя, когда болеешь желудочным гриппом. Это, как видно, и был «утренний коктейль». Мерзость! Впрочем, Эффи и не хотелось есть — слишком ей было тревожно.
Маленькая Луна тоже получила коктейль — ярко-розовый. И тоже не пришла от него в восторг. Розовые потеки на стене напротив её детского стульчика намекали, что стакан как минимум один раз уже летал через всю кухню.
— Потрясающе выглядит, верно? — заметила Кайт.
— Гм… — запнулась Эффи. — Спасибо. Папа не звонил?
Кайт состроила скорбную гримасу — не слишком правдоподобную.
— Он ещё в больнице.
— А мне можно туда?
Кайт покачала головой.
— Из школы звонили. Ты пропустила уже два дня на прошлой неделе. Мы с отцом это вчера обсуждали. Деду ты не поможешь…
— Что-то случилось?
Кайт так долго молчала, что Эффи поняла: да, случилось.
— Отец… — начала мачеха, — поговорит с тобой после школы.
— Кайт, пожалуйста, ты не отвезешь меня в больницу?
— Прости, Эффи, не могу. Твой отец… Эффи! Ты куда?
Но Эффи уже не было в кухне. Она прошла по узкому пыльному коридору в спальню, где жила вместе с Луной.
— Эффи? — крикнула вслед Кайт, но девочка не отозвалась. — Эффи! Вернись и допей свой коктейль!
Эффи не вернулась и не допила. Она торопливо натянула серо-зеленую школьную форму, застегнула бутылочно-зеленую фетровую накидку и ушла из дома, не попрощавшись. В школу можно потом, когда повидает деда.
Знакомым автобусным маршрутом она доехала до памятника Писателям и прошла по крутой улочке к Старому городу. Той же дорогой она ходила в школу: по булыжным мостовым, мимо пассажа Забав, музея Писателей, букинистического магазина Леонарда Левара и «Империи экзотических животных» мадам Валентин, но дальше, срезав дорогу через университетский парк, свернула не налево, а направо и направилась длинной дорогой к больнице, надеясь, что никто не обратит внимания на её форму и не спросит, куда она собралась.
