Когда он сделал это в первый раз, Гарри удивленно заметил:
— Ты же сказал, что больше не станешь меня провожать?
И Драко — может быть, впервые в жизни — не нашел, что сказать, просто развернулся и пошел прочь. И Поттер последовал за ним, нагнал и зашагал рядом.
Если бы Драко сказал, что на протяжении тех пяти лет, что он знал Поттера и ненавидел его, он не был рад встречам с ним, это была бы ложь. Драко был рад видеть Гарри. Не всегда, конечно, а когда он, Драко, был на высоте. Поиздеваться над Поттером, когда Златопуст Локонс едва не силой заставлял того позировать для Ежедневного Пророка — что бы ни говорил Драко, он всегда знал, что Гарри не выносит своей славы, — поддевать его на уроках Снейпа — Драко до сих пор как счастливейший момент своей жизни вспоминал, как он красовался раненой рукой, и Снейп превратил Поттера и Уизли в его персональных рабов на целых полтора часа. Драко плевал на Уизли. Ему нравилось доставать его, потому что так можно было достать Поттера.
Но теперь он был рад по-другому. Ему нравилось смотреть на Гарри, читать голова к голове с ним, вместе работать над зельем, тихо переговариваясь. Ему настолько не нравились собственные чувства, что он просто заставлял себя ненавидеть Гарри.
В результате их стычки, хоть и стали реже, оказывались страшнее, чем раньше.
На второй неделе занятий, в пятницу, Снейп собирался проверить их Производную Всеэссенцию. Драко задержался на тренировке, опоздал на ужин и, голодный и злой как черт, бегом примчался в лабораторию.
Но Снейпа там не было, был только Гарри, который возился над своим котлом.
— Где Снейп? — резко спросил Драко. Поттер даже головы не поднял.
— Не знаю, он мне не отчитывается.
— Будь повежливее, Поттер.
— С какой стати?
— С такой стати, что я так сказал.
— Это, конечно, аргумент.
— Слово Малфоя — это аргумент, Поттер. Тебе не понять.
— Ты мне еще про родовую честь расскажи, Малфой.
— Я бы рассказал, если б это имело смысл. Но с тобой…
— Ты бы рассказал, если бы было о чем рассказывать. Не уверен, что твоя семья вообще знает, что такое честь.
— Что ты можешь знать о том, что вообще такое семья?
До этой фразы Гарри переругивался с ним, уткнув нос в свое зелье. Но тут он поднял глаза на Драко, и это были очень злые глаза.
— Если ты скажешь еще хоть что-нибудь на эту тему, Малфой, я вырву тебе язык.
— Ой, посмотрите на него! — пропел Драко. — Как Гарри Поттер защищает свою несуществующую семью!
Просто заголовок для Пророка: "Я храню память о моих героически погибших родителях"! А ты знаешь, Поттер, — он понизил голос и приблизился к Гарри, — что если бы не ты, твои родители были бы живы?
Ты-Знаешь-Кто охотился вовсе не за твоими родителями, он охотился за тобой. Это ты виноват, что они умерли.
Гарри поднял палочку. Его рука мелко-мелко дрожала, губы были белые. Драко понял, что ударил в самое больное место — даже если Поттер не знал того, что рассказал Драко его отец, он все равно чувствовал вину. Это было нечестно — как удар ниже пояса. Но кто сказал, что Драко Малфой дерется честно?
— Что, Поттер? — губы Драко скривились. — Вспоминаешь подходящее заклинание?
— Круцио! — выкрикнул Гарри. Спасла реакция ловца. Драко шарахнулся в сторону, изумленный выше всякой степени. Так он еще не доставал Поттера. Совершенно неуверенный, что следующим заклинанием Гарри не станет Авада Кедавра, Драко выхватил палочку и крикнул:
— Экспеллиармус! — и в тот же момент Гарри проорал:
— Ступефай!
Заклинания встретились, рикошетировали друг от друга, шарахнули по стенам, по стеллажам с ингредиентами, и, наконец, по котлам с Производной Всеэссенцией. Котлы взорвались не хуже петард Фейерверкуса. Драко повалился на пол, закрывая лицо. Он услышал, как охнул Гарри. Потом стало тихо, только шипело в камине.
— …твою мать, — сказал Драко, поднимаясь. — Ты в своем уме, Поттер?
Гарри что-то пробормотал в ответ. Он лежал ничком на полу, прикрыв руками голову.
— Что? — Драко наклонился над ним.
— Скажи это еще раз, — пробормотал Гарри.
— Что именно?
— Первую часть. Звучит шикарно.
— О… — Драко сел. Гарри приподнялся на локте и, прищурившись, посмотрел на него. У него были разбиты очки, лицо расцарапано — видимо, осколками.
