— Нет. Информация железная. Их опера на МТС плотно поработали.
— Ну, какая разница. Значит, опросили первых встречных трактористов, и то же самое — от фонаря.
— Да от какого фонаря, — раздраженно буркнул Денис. — Нашли двух вполне заслуженных работяг, которые ремонтировали свой трактор у того самого забора. Те рассказали, что сначала слышали короткий вскрик, а потом видели, как паренек перелазит через дыру.
— Может, совпадение — тот просто мимо шел?
— Ну да, и портмоне из кармана убитого случайно вытащил.
— Они, что, и портмоне нашли?
— Конечно. Там же, на дорожке, по которой тот бежал.
Сергей озадаченно почесал в затылке.
— Тогда нашей версии — железный капут.
Стас, по своему обыкновению (впрочем, на этот раз, без свойственного ему злорадства), отпустил хорошо всем известную реплику.
— А я ведь предупреждал, что убийца из местных джигитов.
Денис, напоследок глубоко затянувшись, выбросил окурок в урну, натянул поглубже спортивную шапочку.
— Ладно, пойдемте добивать нашу версию. Что-то мне подсказывает — и она еще не потеряла своей актуальности.
К прочему, совершив два набега на немирные аулы (оба — счастливо, с наименьшими потерями), отряд вышел к горе Гуниб, где уже собрались многие войска. С западной стороны подтянулись конно-иррегулярные полки, с северной — гренадерские, с южной — стрелковые батальоны и саперы. Драгунам достался восточный склон, тут же, у подножья, расположились казаки и милиция.
Гуниб являл собой приподнятый над лесом остров. В верхней части его обрывистые края были совершенно недоступны, ниже скаты делались положе и к основанию расстилались по кругу верст на 50. Вершина горы, образуя продольную ложбину, была вытянута в длину на 8, а в ширину на 5 верст и возвышалась над уровнем моря до 7700 футов. Подобный оплот считался непреступным.
— Превосходный вид, — сказал Алексей, окидывая взором Гуниб. — Уж который день смотрю, а все не налюбуюсь.
— Скверное место, — возразил Туманов, лежавший рядом на траве. — Утехой лишь — что пули до нас не долетают.
— А ядра?
— И ядра тож.
— Великолепно…
— Отвратительно — единая тропа наверх, и та завалена и перекрыта пушкой.
— Считаете, пойдем на приступ?
Илья Петрович, чуть помедлив, выдрал из земли и вставил в рот травинку.
— А как иначе? Милиционеры говорят — он там.
— Кто, он — Шамиль?
— Угу.
— И сколько с ним мюридов?
— Не одна сотня.
— Да где ж они, позвольте, разместились?
— В ауле.
— Наверху — аул?
— И немалый. Отсюда кажется, что тесно, а на самом деле — гуляй, не хочу.
По лесной опушке, обходя костры, на коих драгуны жарили трофейное мясо, неторопливым шагом к офицерам приближался Евграф Аристархович. Лицо его, обыкновенно взволнованное, на сей раз выражало умиротворение, а, присмотреться лучше — и удовольствие.
— Любуемся пейзажем, господа? — спросил он, устраиваясь подле офицеров.
Алексей вежливо сдвинулся (будто на поляне было мало места).
— Обсуждаем тактику.
— Что ж, дело нужное, но, право, лишнее, — с загадочным видом сказал Евграф Аристархович и, вырвав из земли, зажал меж губ травинку.
— Отчего же? — приподнялся на локтях Туманов.
— Да оттого, что приступа не будет.
— Позвольте, как не будет?
— Вот так, не будет, да и все тут. Главнокомандующий сказал: «Солдатских душ губить не стану».
— Честь ему, конечно, и слава. Но мы уж ополчились к штурму. Не шутка ли — сам Шамиль угодил в капкан.
— Стоим в резерве, как и прежде, — упорно произнес полковник. — Ждем, чем окончатся переговоры.
— О сдаче?
— Разумеется, о сдаче, о чем, по-вашему, еще.
Илья Петрович подскочил.
— Досадно, черт! Мы столько дрались, столько претерпели. И что — стоим в резерве. Досадно, черт!
Евграф Аристархович мягко перекатил травинку из одного уголка рта в другой.
— Ах, молодость, ах дерзость. Успокойтесь, право. По мне, так все идет недурно. В иных полках отчаянные головы на скалы лезут. А к чему? Все станется само собой. Не вижу смысла.
Илья Петрович заинтересованно спросил:
— На скалы, говорите?
— Именно, на скалы. Я только что слыхал на совещании, как командиры доносили о своих порядках. «Охотники» готовят лестницы, веревки, меняют сапоги на поршни, что б лучше по каменьям лазать — геройствуют иначе.
