– Мне, откровенно говоря, захотелось этому парню врезать.
Эва рассмеялась:
– Что ж, это очень по-неандертальски.
Она знала, что раньше ей это бы не понравилось. Но его реплика хорошо вписывалась в образ бывшего солдата и человека-робота, который так ее теперь восхищал.
Блэйк подумал: наверное, стоит извиниться за собственническое поведение, но не стал.
– Я просто не знаю всей этой кухни.
– Вот поэтому у меня и нет бойфрендов. Любовники есть. Бойфрендов нет. От любовников сразу избавляешься, а бойфренды хотят ревновать. Любовники у меня только из вспомогательного персонала. – Она указала на экран. – Нужно знать этот бизнес, чтобы понимать, что все это значит. А модели и актеры знают.
– Ничего себе, – проговорил он с легкой иронией. – Так я для тебя просто оборванец.
Она подняла глаза, но он улыбался ей и не казался обиженным. Она провела ладонью по его ноге:
– Ты для меня особое исключение.
– Выходит, у тебя нет… отношений?
Разве женщины не нуждаются в отношениях? В связях? Да не только женщины, а все люди!
Эва склонила голову, с отстраненным видом поглаживая его бедро.
– Нет. Предпочитаю их не заводить. Всякие отношения, особенно близкие, требуют доверия. А я испытала ряд горьких разочарований в этой области еще в начале своей карьеры. Парни, которые общались с прессой, а еще мама и Пол… Скажем так, я довольно быстро поумнела.
– Но, судя по всему, была одинокой.
Эва провела указательным пальцем по его бедру.
– У меня нет времени на мужчин, которые к тому же пытаются держать меня. Контролировать. У меня нет времени на дурацкую ревность. Мне осталось всего несколько лет работать по профессии, и о жизни личной я могу позаботиться позднее. Одноразовый секс на данный момент со случайным парнем, который в том же положении, что и я, меня вполне устраивает.
Блэйк задумчиво терся подбородком о ее роскошные волосы, думая о простоте ее взглядов.
Встревоженная его безмолвием, Эва повернулась к нему. Она сделала для себя выводы относительно личной жизни давным-давно, наступив на все возможные грабли. Мнения других людей ей безразличны. Но не теперь.
– Ты думаешь, я бесчувственная?
– Нет, – ответил Блэйк, ничуть не кривя душой.
Из всех знакомых ему людей Эва меньше всех попадала под определение «бесчувственная». Конечно, именно такой ее имидж – высокомерной, неприкасаемой дивы – демонстрировался всему миру. Но если что-то он и узнал о ней за прошедшие три дня, так это то, что в ней бурлила причудливая смесь горячего и холодного. Сильного и ранимого. Публичного и домашнего. И он чувствовал себя привилегированным, ибо знал истинную Эву под маской отстраненного высокомерия.
– Я думал, ты сама контролируешь свою жизнь и знаешь, чего хочешь. Чем отличаешься от многих других людей.
– Очень верно, – сказала она, снова глядя на свою руку, лежащую на его бедре. – Ну а как ты в плане отношений? – спросила она. – Ты ведь один.
Блэйк посмотрел на ее руку.
– У меня немало… жизненного багажа. А я не слишком-то разговорчив. Так что… довольно трудно разглядеть человека под этим забралом.
Эва разглядывала его три месяца, не зная, что у него протез. Она не проявляла жалости, потому что он инвалид, не делала реверансов за героизм на войне. Она была требовательной, высокомерной и эгоцентричной, вымещая свое раздражение на нем, как и на всех остальных, кто ее окружал.
Он вдруг осознал, что действовало это освежающе. Что в глубине души он предвкушал посещение ее дома, где ему неизменно доставалась порция равенства. В остальном мире каждый, кого ни возьми, обращался с ним пусть немного, но иначе, чем до того, как он потерял ногу. Он знал, что люди не стремились уязвить его самолюбие и даже не осознавали, что делают это, но он чувствовал их особое отношение.
Была бы Эва так же требовательна к нему, знай она, что он без ноги? Или делала бы скидки?
– Мне ли тебя не понять, – вдруг ответила Эва.
Она прекрасно понимала, каково ему приходится. Люди никогда особо не интересовали ее внутренний мир.
Ее рука скользнула вниз по его бедру и неуверенно легла на обрубок ноги. Его бедро напряглось, и на миг ей показалось, что он отдернет ногу. Но затем он медленно расслабился, и она ощутила ладонью ее мягкие округлые контуры. Нога казалась такой гладкой. Такой… зажившей. Она закрыла глаза, вспоминая сотни телевизионных репортажей, которые видела в течение последних десяти лет. Она даже отдаленно не могла себе представить, через что он прошел. Его рана. Боль. Потеря.
